Человеческий фактор

Легко спрыгнув с дивана, на ходу нырнув ногами в шлепанцы, Жанна направилась на кухню. Епихин взял пульт, не включая звука пробежался по каналам телевизора, выключил его да так и остался сидеть, уставившись в пустой черный экран.

– Кушать подано! – раздался из кухни голос Жанны.

– Ну что ж, – пробормотал Епихин. – Раз подано, надо идти. – Иду! – крикнул он уже громче.

На ужин была отбивная с зеленью, нарезанные помидоры и лаваш. Тут же возвышалась запотевшая бутылка водки и две граненые стопки.

– Каково? – спросила Жанна требовательно.

– Ничего лучше в мире не бывает, – искренне сказал Епихин.

– А что тебе приглянулось больше всего?

– Компания, в которой я оказался этим вечером.

– Подхалим несчастный! – засмеялась Жанна. – Знаешь, я тоже выпью... Если ты не возражаешь.

– Только приветствую.

– Тогда вперед!

Когда все было с урчанием съедено и выпито, Жанна подняла на Епихина хмельные, но какие-то невеселые глаза.

– Ты сыт, добр и великодушен? – спросила она.

– Да, так можно обо мне сказать.

– Тогда я поделюсь.

– Делись.

Жанна помолчала, раздумчиво поводила пальцем по скатерти, смахнула невидимые крошки, повздыхала с какой-то обреченностью...

– Знаешь, что я хотела сказать...

– Ну, скажи уже наконец!

– Скажу... С тех пор, как в этой квартире появилась та самая вещица... Ты знаешь, о чем я говорю... Так вот, с тех пор, как я по глупости своей и бестолковости притащила ее сюда... Здесь многое изменилось, и мы с тобой тоже не остались в стороне. Ты ведь для кого-то брал эту штуковину... Может, пора уже отнести ее по назначению... А то ведь у нее свой характер...

– Что ты имеешь в виду?

– Ей может здесь понравиться, и она не захочет переселяться куда-нибудь.

– А так бывает?

– Так чаще всего и бывает. И рано или поздно этой штуковине захочется испытать себя.

– Тебе и это известно?

– Да, Валя, и это мне известно. Она просто ждет своего часа. И дождется.

– Ты говоришь об этой штуковине, как о живом существе.

– Я говорю то, что есть. Они стреляют не тогда, когда нам хочется, а когда сами того пожелают. Они молчаливы, терпеливы, их даже можно назвать снисходительными по отношению к людям... Но однажды они могут сорваться, как и каждое терпеливое существо. Слишком большое терпение... Это уже не терпение.

– Что же это?

– Выжидание.

– Знаешь... – усмехнулся Епихин. – Я начинаю его бояться.

– Не надо. Ты себя бойся.

– Думаешь, стоит?

– Уверена. Эта штуковина подзуживает тебя, поддразнивает, соблазняет какими-то своими возможностями. Не заблуждайся, Валя. Она хитрее тебя.

– Учту, – проворчал Епихин. Ему не нравился этот разговор. Он чувствовал, что Жанна права, что она правильно почувствовала его состояние, но он не мог быть откровенным, она это понимала и не настаивала на невозможном.

– Ведь мы еще не расстаемся, нет? – спросила Жанна совершенно невинным голосом, как если бы спросила, не порезать ли еще один помидор в тарелку.

– Мне бы не хотелось, – ответил Епихин тоже голосом будничным и даже будто бы скучноватым.

– Вот и хорошо, – проговорила Жанна и начала собирать со стола посуду.

– А что... Есть какие-то признаки?

– Признаки всегда есть, – улыбнулась Жанна. – Важно то, какое значение мы им придаем и придаем ли мы им какое-то значение.

– Мне бы не хотелось, – повторил Епихин. – Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю...

– Когда в таких случаях произносят слово «тоже»... Оно вдвое уменьшает значение того, что говоришь.

– Я знаю, – сказала Жанна.

– Дразнишься?

– Нет... Пытаюсь выжить.

– Остановись, Жанна... Остановись. Еще не вечер.

– Посмотри в окно! – рассмеялась Жанна. – Уже фонари включили, а ты говоришь – не вечер.

– Это их фонари, – ответил Епихин без улыбки. – Жанна... Это их фонари, это их вечер, их закат.

– А мы живем на восходе?

– Да, мы живем на восходе.

– Ох, Епихин, Епихин, – со стоном произнесла Жанна. – Ты мне не первый раз говоришь «остановись»... Так вот, это я тебе говорю – остановись.

– Я отнесу эту нервную штуковину, – пообещал он. – Завтра же и отнесу. Человек, который мне ее заказал, был в отъезде. Он уже вернулся.

Да, все-таки Михась и Алик заметно изменились. Исчезла легкость, беззаботность, бесшабашность, с которой они одалживали деньги у едва знакомых людей, отдавали долг, когда была возможность, весело орали по мобильным телефонам, встречались с девушками опять же легко и необязательно.

А теперь не то чтобы посерьезнели, повзрослели или прониклись какой-то ответственностью за свои слова и поступки, нет, они выглядели какими-то удрученными, вздрагивали от телефонных звонков, а если и поднимали трубку, то старались отойти в сторонку, спрятаться за угол, разговаривали вполголоса.

– Смотрю я на вас и думаю, – сказала им как-то Фатима. – Смотрю и думаю, – рассмеялась она, увидев их настороженные лица.

– Ну? – сказал Михась. – И какие мысли приходят в твою кудрявую головку?

– Мне кажется, что вы разбогатели.

– Так, – крякнул Алик. – Из чего это видно?

– Так ведут себя люди, которые все время думают, куда спрятать деньги. Сказка такая есть... Может, слышали?

– Ну?