Человеческий фактор

– Был такой бедняк – веселый озорник, хохотун и затейник. А его соседа, богача, это очень раздражало, поскольку постоянно из открытых окон бедняка доносился веселый, переливчатый смех. И он подарил бедняку сто рублей, старыми еще деньгами, совсем старыми.

– И что?

– А ничего. Все кончилось. Куда делась его смешливость, его окна теперь были заперты, стоило ему отлучиться, он вешал на двери громадный замок, стал сторониться друзей, и друзья стали поглядывать на него не просто с недоумением, а даже с опаской.

– А мы здесь при чем?

– Такое ощущение, что с вами произошло что-то похожее. В долг пиво не берете, сдачу не пересчитываете, с сухариками завязали, теперь заказываете фисташки, а они дороже... А где ваш веселый, переливчатый смех? – куражилась Фатима, чувствуя, что ее слова задевают ребят. – Где ваши радостные крики по мобильникам? Вам уже не звонят, ребята! Да и вы, я вижу, тоже не слишком тратитесь на переговоры!

– Экономим! – хохотнул сдержанно Алик. – Потому и деньги завелись.

– А почему не радуетесь? Может, влюбились? Тогда почему сразу двое и обое?

– Ты очень умная женщина, Фатима, – без улыбки сказал Михась. – Так нельзя. Это опасно.

– Для кого? – лучезарно улыбнулась Фатима.

– Это для всех опасно. И для тебя тоже.

– Угрожаете?

– Нет, – тяжело покачал головой Михась. – Оправдываемся.

– Я не умная, ребята, – посерьезнела и Фатима. – Дело в другом. Просто я слышу людей, вижу людей и не стараюсь вякнуть что-то свое.

– И что же ты увидела? Что услышала?

– Я вам уже сказала!

– Тогда, пожалуйста, по пиву.

– С фисташками?

– С фисташками.

– Каждому?

– Каждому, – кивнул Алик.

Пиво друзья выпили молча, молча сгрызли орешки и, расплатившись, направились к выходу.

– Не унывайте, ребята, – сказала им вслед Фатима, снова улыбаясь потрясающей своей восточной улыбкой. – Все проблемы рано или поздно отваливаются от хороших людей.

– А у нас нет проблем.

– Дай бог!

– Пока нет, – невольно вырвалось у Михася.

– Тогда будут! – заверила Фатима. – Все впереди, ребята, все впереди!

Поднявшись по лестнице из полуподвала и выйдя на Ленинградский проспект, друзья, не сговариваясь, повернули направо. Там, в конце квартала, за гостиницей «Советской», за театром «Ромэн», за легендарным рестораном «Яръ» был небольшой скверик со скамейками. Место известное, но безлюдное, пустынное какое-то, и Михась с Аликом частенько наведывались туда, чтобы спокойно поговорить о делах – они приближались со всей неумолимостью, на которую способны только дела неприятные, чреватые, а то и попросту опасные.

– Это что же получается, – заговорил Алик еще до того, как они уселись на отдаленную скамейку. – Выходит, ничего еще не сделав, мы уже засветились?

– Да нет, почему засветились, – Михась передернул плечами. – Просто девочка уделила нам немного внимания. Вот и все.

– А почему она раньше не уделяла нам внимание?

– Уделяла... Но раньше мы не обращали внимания на ее слова, а сейчас они оказались кстати, в точку, с прямым попаданием. Мы с тобой знаем, что она попала в десятку, но она-то этого не знает, просто потрепалась со знакомыми посетителями. Не надо, Алик, грузить себя. У меня другая мысль возникла, покруче...

– Поделись, – значительно проговорил Алик, подняв вверх указательный палец.

– Делюсь. Откуда этот хмырь знает нас с тобой? Откуда он нас знает, если мы его не знаем совершенно? – Михась резко повернулся к Алику. – Можешь сказать?

– Он знает только тебя. Тебе звонит, тебе передает номера ячеек в камерах хранения... Ну и прочее.

– Нет, Алик, не надо мне пудрить мозги. Он знает нас обоих. Помнишь, ты просил ему напомнить, что нас двое, помнишь?

– Не то чтобы просил, – замялся Алик.

– Умолял! – оборвал его Михась. – И я ему сказал о тебе, сказал, что нас двое. Знаешь, что он ответил? Ответил, что это ему известно. Этим он себя выдал. Он прокололся, Алик. Он засветился, как последний пижон.

Алик долго смотрел в лицо Михасю, пытаясь понять, на что намекает приятель, но через некоторое время сдался.

– Михась, – сказал он покорно, – ты очень умный человек. Я не такой, я глупее. Но снизойди, поясни, чтобы я тоже хоть что-нибудь понимал.

– Алик, где мы с тобой бываем вместе?

– Ну, это... Везде.

– Где мы с тобой сидим подолгу, треплемся, звоним по телефону, отвечаем, когда нам звонят... Где?

– У Фатимы.

– Вот! – торжествующе воскликнул Михась и, вскочив со скамейки, принялся расхаживать вдоль нее. – У Фатимы! Там он положил на нас глаз! Там он решил, что мы можем пойти на что угодно, если посулить хорошие деньги. Нас выбрал, облюбовал, глаз положил!

– Знаешь, Михась... Ты сядь, а то мои мысли в такт твоим метаниям раскачиваются, как маятник Фуко.

– Какой маятник?

– Тебе не понять... Это ученый такой был... По маятникам большой спец. Сядь, Михась, – Алик похлопал присевшего друга ладошкой по коленке. – Вот что я хочу сказать... Ему особенно и выбирать-то не пришлось... Ты кому угодно предложи хорошие деньги, и он в меру сил выполнит то, о чем попросишь. И я выполню. И мы вроде того, что согласие дали, аванс получили... Неплохой, кстати, аванс. Но неплохо бы повторить. Как ты думаешь?