Человеческий фактор

Ведь не поговорили они друг с другом о том, что дождались вестей из Москвы, дождались тех криминальных событий, к которым там еще, на московских улицах и немчиновских переулках руку приложили. Хотя словечками и обменялись, но такими, что даже хитроумный Анпилогов, если бы невидимо и неотступно следовал за ними и слышал не то что каждое слово, а каждый вздох, и то не догадался бы ни о чем, ни в чем их заподозрить бы не смог.

– У меня такое ощущение, что после грязевой ванны ты как дух перевел, – заметила Жанна, когда они босиком по остывающей тропинке возвращались вдоль моря к себе домой.

– Да, – кивнул Епихин. – Так можно сказать.

– Теперь пора и домой собираться?

– Побудем немного. Куда торопиться... В Москве сейчас суетно.

– Хоть позвонить бы... Как там...

– Позвонил, – ответил Епихин, щурясь на красное солнце, отчего в глазах его как бы полыхали два маленьких язычка пламени.

– Можно не торопиться?

– Нужно не торопиться.

– Как ты стал выражаться... – усмехнулась Жанна.

– Как?

– С некоторым значением заговорил.

– Заговоришь...

– Наверно, хорошо, что мы уехали из Москвы на это... В эту жару, – поправилась Жанна.

– Мы правильно сделали.

– У тебя, наверно, будут перемены? – осторожно спросила Жанна.

– Почему ты так решила?

– Но это ведь твоего начальника... Подстерегли.

– А, ты об этом... Посмотрим.

– Эти перемены... Они и меня коснутся? – Жанна тоже щурилась на низкое, неяркое солнце.

– Если они будут... Эти перемены, – Епихин говорил медленно, понимая, с каким напряжением Жанна ждет каждого его слова. – То коснутся... Обязательно коснутся... В лучшую сторону, – закончил наконец Епихин. – В лучшую, Жанна... Только в лучшую.

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что не хочу с тобой расставаться, – Епихин положил руку на обнаженное плечо Жанны и тихонько потрепал. Может быть, он хотел потрепать ласково, но получилось как-то по-хозяйски.

Жанна это почувствовала.

Ей не понравились последние слова Епихина, не понравился его жест, и она нашла способ сбросить с плеча его тяжеловатую руку – нагнулась, словно бы неосторожно босой ногой наступила на колючку, а когда разогнулась, Епихин уже шел в нескольких шагах впереди. Он не заметил ни собственной оплошности, ни маленькой хитрости Жанны, ни возникшего вдруг отчуждения.

Жанна не торопилась догонять его, а Епихину не пришло в голову подождать, сказать какие-то незначащие слова и восстановить согласие. Он был весь в Москве, хотел знать подробности, как можно больше подробностей, но понимал, что ничего для этого делать не должен, не имеет права.

Через несколько минут он вдруг ясно осознал, что не имеет права молчать – он должен, просто обязан позвонить Кате и выразить соболезнование. Если этого не сделать, то он будет выглядеть странно. Засвеченно.

– Надо бы позвонить в Немчиновку, – сказал он, оборачиваясь к отставшей Жанне.

– А на фиг? – спросила она суховато.

– Засвидетельствовать...

– А на фиг? – еще жестче повторила Жанна. – Пусть там все устаканится... Тогда и позвонишь, будто узнал с опозданием. Спешить можно только при ловле блох. Там сейчас все обострено, все на визге... Ты тоже на визге...

– Неужели заметно? – огорчился Епихин.

– Да, – ответила Жанна.

Они пробыли в Алтагире еще неделю.

К этому разговору больше не возвращались, да и надобности не было – все сказано, все названо своими именами, и даже тайный, непроизнесенный смысл в их отношениях тоже был для каждого очевидным.

У знакомого старика на окраине села брали красное вино, плескались в теплом лимане, чуть ли не каждый день мазались черной вязкой грязью, лежали на солнце, пока грязь не высыхала на них и не отваливалась чешуйками, выдергивая невидимые волосенки и причиняя сладкую, желанную боль. Возвращались в свою хибару, освещенные закатным солнцем, ступая босыми ногами по уже холодной пыли тропинки. Потягивая вино, долго смотрели телевизор, избегая, между прочим, уголовной хроники, словно решив для себя, что все необходимое из этой области человеческой деятельности им известно, а знать больше они попросту не желают.

Такое вот было у Епихина и Жанны состояние всю последнюю их неделю на Азовском лимане, возле поселка Алтагир. Состояние затаенной договоренности молчать о главном.

А потом настал день, когда сосед по пляжу отвез их на своей «Волге» в Мелитополь и посадил на поезд. А они, оставив ему свой адрес, уже по привычке указали на листочке еще и дату – вдруг пригодится дотошному следователю. Купе было пустым, кроме них, никто не сел, и они открыли трехлитровую банку с красным вином, когда поезд еще не тронулся.

Да, об этом надо напомнить – все было прекрасно в их отдыхе, но было одно обстоятельство, которое если и не портило счастливого алтагирского состояния, то и забывать о главном не давало – оба по каким-то маленьким оговоркам, умолчаниям, взглядам, жестам понимали, что их не двое здесь, их трое.

Да, ребята, да, их все время было трое.

Третьим был Следователь.