Человеческое и для людей (СИ)

Пять тысяч против даже шестидесяти — очень мало, когда речь идёт о Приближённых. Пять тысяч против одного — ничто, если этот один — Архонт, на основании закона пришедший мстить за вред, причинённый избранному, которого он своей волей возвысил и силой мира — вознаградил.

(В пятьсот тринадцатом году от Исхода Создателей в лекенском городке Альсе разъярённая толпа растерзала семерых Приближённых Уверенности, не успевших закрыть Разрыв вовремя: не сумевших спасти всех. Говорят, они даже не сопротивлялись — наверное, у них просто не осталось силы после битвы с Всепоглощающим Ничто.

Альс уничтожил отнюдь не Разрыв.).

Каденвер — маленькие уютные дома пастельных цветов, украшенные цветами и иллюзиями: обнимают стены плавные светящиеся линии, порождающие имитации густых облаков, морозных узоров, панцирей улиток и крыльев птиц; бегают по оконным стёклам силуэты ланей с невозможно длинными и пышными хвостами, гепардов, у которых по шкуре вместо пятен рассыпаны бушующие волны и семиконечные звёзды, и лошадей с высокими ветвистыми рогами, на которых растут кленовые листья; ползают по треугольным крышам призрачные радужные питоны, словно бы выстланные агатами белчеры и белые полозы, оставляющие за собой искрящееся подражание хлопьям снега; и всё это — лишь малая часть созидающих намерений показать могущество человеческого воображения.

Каденвер — узкие улицы и дороги, вымощенные подобиями изумрудного кирпича, красного дерева, будто бы посыпанного жемчужной крошкой тёмного базальта и дымчатого гранита, пронизанного нитями искусственного льда; многочисленные и очень разные фонари: столпы их всегда невысокие, но где-то они — изящные, складывающиеся из тонких якобы бронзовых линий, изгибающихся, извивающихся и переплетающихся между собой, где-то — наоборот, намеренно простые, кажущиеся надёжными и основательными, а где-то они представляют смешение вычурности и безыскусности в различных пропорциях, сеющее хаос в чувствах и разнородность в мыслях; и, конечно, фонтаны, памятники, скульптуры, сады…

Каденвер, на треть — пустырь. Идеально ровная каменная поверхность, образующая внешнее кольцо небесного острова, который по форме является идеальным же кругом — ещё одно напоминание о том, что созданы величественные Университеты Магии волей и силой людей, ведь не порождает природа выверенных до миллиметра идеалов.

Каденвер, и сейчас пустырь — только на треть. Иветта знала об этом и раньше, она ведь видела его — одновременно остров и город — из окна своей палаты; но теперь ощущала это неописуемое, невероятное, невозможное благословение сумасшедше остро.

Она всё равно, вопреки знанию и рассудку, ожидала, выйдя из Университета, увидеть пепелище. Пустошь. Руины. Но Каденвер стоял — прекрасный, как и прежде, вот только…

Как бы малочисленно ни было его население, на Дороге Восточного Ветра — Главной! — всегда кто-нибудь, да встречался; сейчас же она была совершенно безлюдна. Хотя вроде бы Приближённые не тронули никого, кроме входивших в ближний круг Хранителя Краусса; вроде бы они не приказывали покидать дома только в случае крайней необходимости — наверное, всем просто было страшно выходить.

Иветта отчаянно надеялась, что причина действительно заключалась — лишь в этом.

Она шла к своему дому по Дороге Восточного Ветра, по городу одновременно живому и мёртвому, по острову, с самого начала оторванному от земли, а теперь — полностью отрезанному от всего остального мира.

И слушала, как замолкает в её голове Университет.

***

«Наполнить ванну тёплой водой» — созидающее намерение из разряда простейших: любой человек знает и как ощущается, выглядит и пахнет вода, и какого результата он в данном случае хочет достичь, и какой набор свойств для этого нужно задействовать. Жесты стихий также были общеизвестны, но здесь, на самом деле, вспомогательные звенья не требуются: задача и образ абсолютно тривиальны.

Конечно, созданное не будет водой. Созданное никогда не бывает — точной копией.

(Иветте было семь, когда она создала огонь — впервые: рыжий и резвый, он фыркал, трещал и разбрасывался искрами; жадно поедал положенную на землю специально для него охапку веток; освещал ночь, радовал глаз и грел руки и сердце — то есть делал всё, что и положено делать огню. Он был очень… огненным, этот огонь, и потому казался по-настоящему истинным.

Папа тогда весело и легко засмеялся и, взлохматив ей волосы, сказал: «Отличный огонь, Иветта! Очень яркий и живой».