Человеческое, слишком человеческое

— Среди ночи меня разбудил Тайиб. Он был пьян в стельку, валялся у моей кровати и умолял меня пойти с ним. Так я узнал о «берсерке».

— Это наркотик?

«Почти, Аска. Это гребаный ростовщик, который может одолжить тебе твое же время с сумасшедшими процентами».

— Это результат проекта «Boosting estimation research system» — BERS. Первые буквы аббревиатуры обросли продолжением, когда увидели человека под действием этого.

— «Boost»? — Аска нахмурилась. — Какой-то синаптический ускоритель?

О, а она подошла-таки поближе.

— В некотором роде. Усиливает способности анализировать пространство, субъективно — создает временной спазм.

— И ты успеваешь вот это?

А вот глаза я не успел закрыть, когда на экране снова появился тот сюжет.

«Полупируэт. Журавль. Сальто, двойное течение… Черт, я не успеваю следить за собой».

Фигура в черном мундире скользила между трассами, двигаясь причудливыми рывками — им ни за что не успеть поймать меня. И — вот оно.

— Это и есть «золотое сечение», Аска. Точка пустоты.

Она нажала паузу и подошла к экрану, буквально втискивая свое лицо в картинку, а я откинулся на подушку — сердце колотилось, как ненормальное. В этом бою я нашел оптимальную точку за каких-то пять секунд. Рекорд.

— Почему именно эта точка?

— Потому что половина не может стрелять — попадут по своим. И потому что я завершил анализ траекторий пуль.

Play.

На экране я разрядил магазин — перед собой, из-под руки, из-за головы, через плечо, снова перед собой. Перед собой. Из-за головы. Рука отставлена вправо.

Еще вправо.

И еще.

Мое тело помнило эти движения, а еще я впервые только что увидел картинку. Вся прелесть «золотого сечения» в том, что из этой точки можно стрелять с закрытыми глазами.

— Почему этот проект не вышел в свет?

Я улыбнулся. Мне до сих пор кажется, что я так и не вернулся тогда — я видел свое тело сверху, Тайиб моим пистолетом лупил меня в грудь, оживляя застывшее сердце, а вокруг пытались встать восемь его ассистентов. Мне было так хорошо и светло смотреть на это все, я хохотал, как безумный, ничего круче в этой жизни я не видел — а потом меня потянуло назад.

Или мне так показалось.

— Пока меня откачивали в интенсивке, он решил, что я умер. Убежал, сжег свои записи и пустил пулю в лоб.

— Но ведь проект BERS был не его! — Аска обернулась ко мне, и я понял, что она мне завидует. Эта сумасшедшая немка не считает меня убийцей, не считает меня жуликом — с моим-то имплантированным телом. Она мне по-черному завидует.

— Не его. Но то, что он мне вшил, было модифицировано. Как — не знаю.

— И ты…

Вот ведь дурище, а.

— Послушай. Мне предлагали добровольно сдаться врачам. На распил. Чтобы эту дрянь вычистили — из ствола мозга, из почек, из сердца…

Боже ты мой, как приятно вот так об этом рассказывать — сидя на трупах шестнадцати человек. Эдакий предмет гордости — костыль с лазерной пушкой, честное слово. Все мы любим свои костыли, особенно если они такие навороченные.

— И ты не согласился.

Это что — одобрение? Понимание? Плевать. Я выговорился, и мне хотелось курить, в пустой головешке плавали останки совести, перемешанные с отчаянием и транквилизаторами.

Я-то выговорился, только мне теперь с этим дальше жить.

— Ты странный, болван.

— Да? Поздравляю. Ты поняла.

Аска присела на край кровати, внимательно меня рассматривая.

— Ты ведь никогда не использовал этот свой «берсерк», хотя, судя по твоему списку, висел не раз на волоске.

Правильный ответ звучит так: «Я никогда раньше не боялся остаться одному». Но, увы, Аска, ты обойдешься враньем — я просто обречен на вранье. Вернее, на полуправду: я не скажу главную причину.

— Для блэйд раннера «берсерк» почти бесполезен. Тайиб доказал, что Еву нельзя просчитать — ее реакция и выстрелы всегда быстрее. На одну тысячную секунды. Ровно на одну чертову тысячную. Так что…

— И ты все равно продолжил ходить на этот семинар?

Это не вопрос. Настоящий вопрос звучит так: «Почему ты учился этому, если это бесполезно против Ев?» Как бы тебе объяснить…

— Ты хотел умереть?

«Ага, так я тебе и сказал».

— Нет. Я хотел стать лучшим в невозможном.

Она встала с кровати и одернула свою пайту, слегка приподняв уголок губ:

— Что ж ты тогда не стал учиться пускать фаерболы?

Я закрыл глаза.

— Хорошо, что тебя тогда не было рядом. И твоих дурацких советов. А то я бы полез изучать книги по прикладной магии.

Она пошла к дверям — таким шагом идут на выход, когда понимают, что пора уходить. Но она почему-то задержалась в дверях. «Господи, банальность-то какая… Ну давай, давай уже что-нибудь презрительно-утешительное!»

— Да, хорошо, что меня не было. Потому что тогда сегодня ты бы сжег этих «чистых» фаерболами.

Это был наглый комплимент моему упрямству, и она вышла, так и не дав мне ответить. А я остался, и у меня в мозгах навзрыд рыдали слова Майи о том, что я тупой упрямец, что я лучший. Она так и не поняла, что меня нельзя загонять в угол — не поняла ни тогда, когда мы встречались, ни сейчас.