Человеческое, слишком человеческое

Глаз закрепленной на треноге камеры пытливо смотрел на меня, и я не мог ничего с этим поделать. Сейчас это все прозвучит в эфире - эфир нам дадут, медийщикам плевать на все, кроме рейтингов. И меня вытравят из управления, черт, да я даже отсюда смогу свалить только в "бездну", и то если мне очень повезет. Я превращусь в символ - скверный такой символ - и в мишень, и в конце концов... Да. В конце концов я прибьюсь-таки к "Чистоте", хочу того или нет. Просто потому, что мне все будет пофигу.

Да. Да и еще раз да.

А еще я не успею забрать Рей. И снова - пыль, квартира, и тело Евы, которая не дождалась меня.

- Не передумал?

Я просто молчал - позорно, потерянно молчал, сражаясь с образом мертвой Аянами. Да что ж меня так зациклило на тебе, гребаная ты подделка под человека? Я слова не могу сказать, и молчать мне нельзя, и вообще... И вообще - поздно уже.

Майя кивнула и ее лицо исчезло за створками забрала шлема, а оператор уже встал у камеры, а репортер все теребил свой платочек, все теребил и теребил его, и оглушающий этот шорох, и этот грохот дыхания десятков людей вокруг, и кто-то подвывает в том углу, по башке бы ему врезать...

Я вдруг понял, что мне делать.

Что я буду говорить, как я все объясню - это потом. Главное - сделать.

Потому что когда Майя повернулась ко мне спиной, я увидел маркировку на обойме ее беретты.

"На них керамическая броня. Эффективное поражение ВЭ-пулей - десять метров".

Я сделал крохотный шажок.

"Встроенные передатчики - они все слышали наш разговор".

Где-то в голове что-то с тонким писком надломилось. Это значит, я прошел точку невозврата. Дальше надо или выплеснуть или захлебнуться, потому что время уже густеет - в каждый удар сердца проваливается все больше и больше этого вязкого тягучего времени.

В один шаг я оказался рядом с Майей - этот шаг забрал у меня пару минут жизни. Сорвать с ее пояса беретту, пока она поворачивает голову - еще минута. Поднять добротный, утяжеленный ствол, приспосабливая руку к непривычному оружию.

И еще минуту я взял взаймы сам у себя.

"Спасибо, что закрыла шлем, Майя. Право же, не знаю, смог бы я выстрелить".

А потом мне словно всадили в затылок иглу.

*no signal*

Я открыл дверь в свою квартиру с третьего раза: меня шатало, голову раздирало болью, и мир вокруг был окрашен в пульсацию моих несчастных глаз. Больно было даже моргать.

- Аянами...

Это голос? Нет, брат. Это хрип.

- Аянами!

Она выходит в прихожую - и я почти падаю на нее. Ева обхватывает меня, прижимает к себе, и я понимаю, что ее сердце бьется, как и всегда - ровно, четко, мерно. Как проклятый метроном, по которому я настраивался для игры на скрипке.

Мое собственное сердце натужно досылает порцию крови в мозг и замирает.

- Аянами...

- Икари.

Мы молчим. Она держит меня - теплая, мягкая, близкая, а я бессильно вишу в ее объятиях и не знаю что сказать, с чего начать.

- Что с вами?

"Ты умничка. Я ни о чем не жалею".

- Я их убил.

- Кого?

- Их. Всех. Всех, кто знают о тебе.

Вспышка.

- Вы? Убили?

- Да.

- Зачем?

Вспышка.

"Зачем".

- Я не хочу тебя потерять, Аянами.

- Почему?

- Потому что...

Вспышка. Вспышка.

Я закрываю глаза, но резкий, почти тугой свет - и там, под веками.

- Вы в крови, Икари.

Открыть глаза, сейчас же. Кровь - не моя и не ее. Значит, все в порядке. Все, мать его, в порядке.

- Аянами, забей. Давай уедем. Пожалуйста, а?

- Почему?

Вспышка.

- Потому что...

Вспышка-вспышка-вспышка...

Я кричу. Не могу сказать этого, не могу сказать ничего. Я просто кричу - у нее на руках, весь заляпанный кровью, с раскалывающейся головой.

А еще я уверен, что у меня поседели виски - ведь я отобрал у себя около пяти лет жизни.

Я кричу. Или не я?

- Да запустите вы его сердце, недоноски!

Моя квартира сгорает, как в объемном взрыве, и последней тает, словно щепка, хрупкая голубоволосая девушка. А потом пламя выгорает само в себе, становится скорее темно-багровым, чем слепящим.

На секунду я вижу другое лицо, обрамленное тем самым огненным взрывом, а потом снова в затылок входит игла.

*no signal*

Потолок - не мой.

Нужно срочно закрыть глаза, отчаянно помолиться кому-то светлому и доброму, и снова их открыть. Попутно, может, это поможет голове.

- Икари-сан?

Я поморщился: луч фонарика, направленного мне прямо в глаз, казалось, прожег голову насквозь.

- Вы меня понимаете?

Голос, как сквозь вату.

- Понимаю. А заодно - ненавижу.

- А?

- Уберите эту хрень.

Голос - он, черт побери, неприятно родной и даже похож на мой, только слегка попорчен поленообразным языком и пересохшим ртом. Свет пропал, и я пошевелился, хотя в шее все кололось и толкалось, как будто я там позвонками перетирал стеклянные осколки.

- Где я?

- Это спецгоспиталь управления, Икари-сан, отделение интенсивной терапии...

Мой собеседник - я по-прежнему видел только силуэт медика - запнулся, а потом осторожно спросил:

- Вы поняли все слова, которые я произнес?

А, черт. Меня долго не было, видимо. Ну, с этого и начнем.

- Клиническая смерть?

- Да.

- Сколько?

- Три минуты одиннадцать секунд. Потом - синаптический коллапс.