Человеческое тело

Дзампьери внешне спокойна, только щеки краснее обычного, шея напряжена. Рене тоже чувствует, как у него во всем теле, в ушах и в руках пульсирует кровь. Дзампьери поспешно целится, пулемет отскакивает назад, пули пролетают метрах в двадцати над бочкой. Капитан чертыхается, затем встает у Дзампьери за спиной, прижимая ее своим тазом к прикладу пулемета. Не стой ребята как зачарованные, они бы наверняка отпустили сейчас сальную шутку.

— Стреляй, твою мать!

На этот раз пули попадают еще дальше от цели. Дзампьери вскрикивает — ее грудь зажата между пулеметом и телом Мазьеро. Капитан резко поворачивает ее и начинает трясти.

— И ты собралась стрелять? А? Стрелять? Мы в Гулистане, твою мать! Из-за таких, как ты, нас тут всех прикончат!

Ребята из взвода опускают взгляд. Рене, наоборот, решил не сводить с капитана глаз.

— А если бы прошлой ночью дежурила ты? Нас бы всех уже не было. Мы на войне, а ты даже не умеешь стрелять из пулемета!

Дзампьери стоит, не шелохнувшись, кажется, что в зажавших ее клещами руках капитана она того и гляди развалится на куски. Глаза у нее налились кровью.

— Капитан! — вмешивается Рене.

Мазьеро поворачивается с разьяренным видом:

— Что?

— Вы с ней слишком строго.

Рене с непроницаемым видом стоит по стойке «смирно», пока Мазьеро медленно, дыша ртом, подходит к нему.

— Я с ней слишком строго?

— До сегодняшнего дня ребята никогда не стреляли из пулемета.

— Ну надо же! Мне очень жаль. Наверное, нужно было вручить синьорине водяной пистолет. С ним-то она знакома?

Рене молчит. Выражение его лица и лиц остальных ребят, молча стоящих внизу у башни, не меняется. Их учили быть непроницаемыми, не выражать свои чувства, даже самые сильные, — в том числе учил сам Мазьеро. Капитан еще ближе подходит к Рене и останавливается, почти уткнувшись ему в лицо. Разглядывает знаки отличия на куртке, словно видит их в первый раз.

— Сержант, скажите мне, пожалуйста! Вам доводилось участвовать в перестрелке? В настоящей перестрелке?

— Нет.

— Сержант, как вы разговариваете со старшим по званию!

— Нет, синьор.

— Ясно. Жаль. Но вы не волнуйтесь. В этой командировке вам повезет. И знаете почему? Потому что здесь стреляют. Нас здесь ненавидят и хотят всех перебить. Слышали громкие петарды прошлой ночью? Так вот, знайте, что это был не праздник и они не остановятся, пока не сотрут с лица земли эту базу и не порвут на куски всех неверных псов вроде вас и меня. Вам известно, как поступают талибы с пленными, сержант?

— Нет, синьор.

— Распинают на крестах. Как Иисуса Христа. Представьте себе, как вам вбивают ржавый гвоздь между нервными окончаниями руки. Эй вы, там внизу, ну-ка попробуйте представить! Мадемуазель, а вы себе это представили? Вы умрете с голоду или от потери крови. Но прежде помучаетесь дня три. Эти подонки будут вам смачивать губы, чтобы вы протянули подольше. А знаете, что еще они вытворяют, сержант?

— Нет.

— Не расслышал.

— Нет, синьор.

— Бьют палками до тех пор, пока никто не сможет разобрать, есть на тебе одежда или нет. Только не до смерти. А потом закрывают в комнате, где кишат насекомые, и те доделывают дело до конца. Или… спросите меня, сержант, или что?

— Или что, синьор?

— Или тебя подвесят вверх ногами и оставят висеть, пока вся кровь не прильет к голове и мозги не лопнут. Бамс! Теперь вы поняли, почему надо уметь заряжать пулемет?

— Да, синьор.

— Вы полагаете, что белокурая девушка у меня за спиной тоже это усвоила?

— Да, синьор.

— Жалко будет, если ее золотые кудри перепачкаются кровью, вам так не кажется?

— Да, синьор.

Мазьеро умолкает. Стоит такая тишина, что Рене слышит свое дыхание.

— Ну хорошо, — говорит Мазьеро, — на сегодня хватит.

Капитан спускается по лесенке. Солдаты замирают, когда он проходит мимо них, не удостоив ни единым взглядом. Рене, стоя на башне, улыбается Дзампьери, словно говоря: не расстраивайся, ничего страшного не произошло.

Больше всего лейтенант Эджитто любит сумерки. Внезапно воздух становится свежим, но не таким обжигающим, как ночью. В вечернем свете база кажется меньше, на каменистом плацу наконец-то проявляются разные краски, а не только охра и зеленый, как днем: ребята разгуливают в голубых, розовых и оранжевых банных халатах и шлепанцах. На пару часов возвращается ощущение мирных будней. Ставшее второй кожей равнодушие лейтенанта слабеет, сквозь него то и дело прорывается хорошее настроение.

Рядом с душевыми — палатка с обогревателем, служащая раздевалкой, но Эджитто не любит раздеваться на глазах у других, предпочитает делать это прямо в душевой, хотя там и тесно. Он уже научился раздеваться и одеваться, стоя то на одной ноге, то на другой так, чтобы не касаться грязного пола, а попадать сразу в шлепанцы. Чтобы выжить на базе, нужно постоянно проявлять изобретательность в подобных мелочах.