Человеческое тело

Вода теплая, но не горячая, однако секунд через десять он к ней привыкает. Кто-то забыл на полочке гель для душа. Эджитто отворачивает крышку и принюхивается: запах сильный, резкий и явно мужской — так часто пахнет в казарменных раздевалках. Ребята любят ходить, окутанные ароматным шлейфом, они обильно опрыскивают тело и даже гениталии агрессивными дезодорантами, запах которых потом долго держится во влажном воздухе, — и в этом еще одно различие между ними и Эджитто. Лейтенант моется аптечным щелочным мылом.

Он выливает немного геля на ладонь, намыливает грудь и плечи. В наиболее пораженных местах открываются маленькие темные ранки, которые сразу же заживут. Лейтенант направляет поток воды на ошметки кожи на полу, пока не смывает все в сток. Может, владелец геля ждет за дверью. Когда Эджитто пройдет мимо него, он узнает запах и еще неизвестно что сделает. От ребят можно ожидать чего угодно. В любом случае правда будет на их стороне: нехорошо воровать чужой гель, подобные преступления на стоящем посреди пустыни передовом посту принимают невиданные размеры. Эджитто выдавливает еще немного геля, намыливает пах и ноги. Закрыв глаза, замирает под струей, пока не раздается стук в дверь. Полагающиеся ему минуты истекли.

Подойдя к медпункту, он видит, что молния, закрывающая вход в палатку, наполовину расстегнута.

— Кто здесь?

Из-за зеленого полотна раздается женский голос:

— Алессандро! Это ты?

Полотно отодвигается, и появляется голая рука, плечо, край белого полотенца, а потом — круглое лицо Ирене Саммартино, волосы заколоты на голове. Ирене. Откуда-то издалека, из другого пространства и времени, перед лейтенантом возникает голограмма полуголой Ирене. Перед подобным зрелищем обалдевший Эджитто делает шаг назад.

Она улыбается ему:

— Я выбрала вот эту койку Не знала, где ты спишь. Не обнаружила в палатке никаких признаков присутствия человека.

— Что ты здесь делаешь?

Ирене склоняет голову в сторону, обнимает грудь голыми руками — грудь у нее никогда не была очень большой, но и маленькой тоже. Эджитто смутно помнит, как полусфера ее груди помещалась в его ладонь.

— Так-то ты встречаешь старую подругу! Иди сюда! Дай я тебя поцелую!

Эджитто нехотя подходит. Ирене внимательно разглядывает его снизу, поскольку он чуть выше ее, словно хочет удостовериться, что у него все на месте.

— А ты еще ничего, — говорит она с довольным видом.

Полотенце, не полностью прикрывающее ей бедра, колышется при малейшем движении. На уровне ключицы оно даже не завязано узлом: угол заткнут за полотно, которое в любую секунду можешь сползти, обнажив тело. Эджитто сам не знает, отчего он об этом подумал. У него в палатке стоит босиком Ирене Саммартино, а он не понимает, зачем и откуда она взялась, с неба свалилась или вылезла из-под земли и каковы ее намерения. Ирене дважды легко, по-дружески целует его в щеки. От нее приятно пахнет, но запах не пробуждает никаких воспоминаний.

— Смелей, лейтенант, ну скажи же что-нибудь! Стоишь так, будто увидел самого черта!

Спустя полчаса Эджитто пытается получить объяснения от полковника Баллезио, который сосредоточенно вычищает пальцем йогурт со дна стаканчика.

— Да, Ирене. Она сказала, что вы дружите. Везет вам. Красивая женщина, что тут сказать? Вот только рот у нее не закрывается. Болтает без умолку. А шутки ее, честно говоря, до меня не доходят. Вам не кажется, что это грустно, когда женщины не умеют шутить? У меня жена такая же. Никогда не хватало духу сказать ей об этом. — Баллезио засовывает указательный палец целиком в рот, а когда вытаскивает, тот блестит от слюны, словно мокрая сосиска. — И вообще, похоже, Ирене из тех женщин, что с возрастом раздаются. Слушайте, вы ее ноги видели? Не толстые, но заметно, что могут располнеть. У меня в младших офицерах служила одна толстуха и… ох! В полных женщинах есть что-то не то, что-то свинячье. Она хорошо устроилась?

— Я уступил ей свою койку.

— Отлично, ценю. Я бы ей и здесь поселил, но вы все-таки дружите. — Полковник подмигнул? Или Эджитто почудилось? — И вообще я жутко храплю. Почти дошло до развода. Мы с женой четырнадцать лет спим в разных комнатах. Ничего страшного, но иногда я и сам просыпаюсь от своего храпа. Шума от меня, как от трактора. — Полковник покашливает. — Доктор, это лечится?

— Не лечится, полковник. — Эджитто раздражен сильнее, чем может показаться на первый взгляд.

Баллезио разглядывает дно стаканчика — не осталось ли там йогурта. Он до блеска вылизал даже крышечку из фольги — теперь она валяется на столе, слабо поблескивая в свете неоновой лампы. Полковник бросает баночку в мусорное ведро, но промахивается. Стаканчик отскакивает от края и летит на землю, к ногам лейтенанта. Эджитто надеется, что его не попросят поднять.

— Ну да. От храпа не лечат. Пластыри, леденцы, спать на одном боку, на другом — я все испробовал. И ничего. Раз храпишь, так и будешь храпеть, ничего не попишешь. Ну ладно. Синьорина Ирене пробудет у нас неделю, если вертолеты не подведут.

— А зачем она сюда прибыла, командир?

Баллезио глядит на него искоса.