Человек: 1. Теория большого надувательства

Пушка представляла собой настолько экзотическую конструкцию, что человека с инженерным образованием она ввела бы в ступор. Но только не Алекса. Пушка, как и вся техника собакоголовых, вызывала у него неподдельный интерес. Он насчитал у этого монстра одиннадцать стволов совершенно разного диаметра, причём, расположенных без всякой симметрии, абсолютно хаотично, и направленных в разные стороны, охватывая зону обстрела почти в 180 градусов. Эдакое чудовище, обшитое кое-где

40-миллиметровыми стальными листами. Колёс у пушки тоже не было, зато с лихвой хватало шестерёнок, шарниров, штоков и прочих всяких труб. Стояла пушка на лапах-амортизаторах, а вокруг этих самых лап горой валялись трупы одетых в чёрное атаковавших её бойцов.

– Мало того, – сказал Андрей, – она ещё и вращалась. А снаряды подавались автоматически. Плюс огнём плевалась. Настоящая крепость. Покруче ихнего танка будет.

«Вот только непонятно, как они доставляли её на поле боя, – Алекс заглянул под нижнюю плиту. – Нет тут ничего: ни винта, ни пружины какой-нибудь.»

– Действительно, глупо как-то. Почему они к ней колёса не приделали?

«А стволы-то у пушечки не только вокруг центра «карусели» вращались, но ещё и меняли своё положение. Погляди-ка сюда. То есть их можно было и в землю направить.»

– Вы думаете… они использовали их… как сопла? Надо же! А я не допёр!

«И где он?» – мысленно спросил Алекс.

– Наверху; там такие скобы, с той стороны, ну и по ним…

12

Без всякого датчика было ясно, что это Шалопай. Да, он очень сильно изменился, но белое пятно на морде осталось прежним. А ещё глаза. Других таких глаз во всём мире не было. Шалопай сидел в кресле артиллериста-наводчика и глядел на меня. Не мигая. А хищные челюсти его сомкнулись на горле нападавшего, одетого в чёрную мятую форму, с удивительной, почти прямоугольной каской на голове, из-под которой торчала рыжая

шерсть. Нападавший перед смертью успел воткнуть в Шалопая что-то типа ножа, и поэтому мертвы они были оба. Лезвие угодило в знаки отличия на груди у Шалопая, в результате чего и знаки, и серая ткань куртки окрасились в тёмно-вишнёвый цвет.

– Сильный, гад. Он его к креслу пришпилил, – сказал Андрей. – Он и кресло насквозь пробил.

«Шалопаюшка! – печально подумал я. – Что ж ты, братец, подкачал так! Зачем тебе всё это нужно-то было? На кой ляд тебе понадобилась эта война? Неужели нельзя было своим мозгам найти более достойное применение? Эх, ты, пёс-дворняга! Дурашка и озорник! А помнишь, Андрей, как он ежа испугался; не того, что на Пикнике, а нашего, земного? Он ежа никогда не видел, а ёжик, видно, фыркнул на него, и наш Шалопай Константинович всеми своими четырьмя лапами как даст задний ход. Не развернулся и убежал, а именно задом-наперёд как двинет! Помнишь? А как он моря боялся?… Что же ты таким смелым-то стал? А, Шалопаюшка?»

13

Жаль, что мы не успели. Шалопая жаль. Всех жаль: обычных собакоголовых, собакоголовых сумчатых, свиноголовых, прочих бывших зверей. «Включили» нас поздно. Не знаю, где мы всё это время были, но у меня сложилось впечатление, что нас как бы

«выключили». Потому что где-то мы определённо были, но никто из нас не может описать это место. Никто из нас ничего не видел. А воспоминания у нас вообще не прерывались. С нашей точки зрения, никто нас не «выключал». Просто мир в одночасье изменился. Щёлк – и два с половиной года на Земле миновали.

Они, конечно, удивились очень. Даже перерегистрацию населения провели – что интересно, все оказались в наличии, – а потом объяснили феномен временными петлями и даже астрофизиков к этому делу приплели. Заумных терминов понасыпали, чтобы народ успокоить. Но я-то знаю, кто нас «выключил» и почему. Догадываюсь, во всяком случае. Так как нет его больше нигде. Исчез наконец-то. И, видимо, навсегда.

А вот кто «включил» нас – тут два варианта. Первый, и здесь с ним можно согласиться, иная цивилизация постаралась. Вошла в систему, его «вырубила», нас «врубила». И второй – сама система автоматически сработала.

Почему нас так долго не «включали»? Может быть, инерция большая. У системы. Не знаю. Мы вообще ни черта не знаем. И даже он не всё знал, если его переиграть смогли.

А почему нас всё-таки «включили», хотя, чтобы не выдать себя, те, другие, могли нас в принципе и не «включать»? Андрей сказал, что там, наверху, кто-то, наверное, любит нас. Я так не думаю. Если б любил, всё было бы по-другому. Андрей – романтик, мечтатель. Ему хочется верить в доброго господа бога. Мне же просто обидно, что меня контролируют. Чувствуешь себя неполноценным. Даже если это только лишь безмозглая система сработала. И в этом случае ты не свободен. Словно игра такая. Тебе позволено в ней участвовать и даже, как тебе кажется, принимать самостоятельные решения. Но правила-то не ты придумал, и вообще это чужая игра.

Власть над тобой в ней больше, чем любовь к тебе. И лишь когда власть любви превзойдёт любовь к власти, тогда наступит мир во вселенной. Так, кажется, или примерно так, сказал когда-то Джими Хендрикс. Только вот беда – он был таким же