Человек

Прусаков на репетиции был в ударе. Репетировали на сцене. В помощь себе и Хлебову, Фридрих Фридрихович позвал приму их театра Веронику Ведмицкую. Жену директора театра Ариэля Зингера, глядя на которую Глеб всегда дрожал от благоговения. Она не была задействована в спектакле, но Прусаков, попросив помочь, заставил ее делать такое, что у Хлебова, от увиденного, волосы встали дыбом. Прусаков обладал над ней какой-то загадочной, какой-то даже мистической властью. Репетиция проходила за гранью дозволенного. Всем наблюдавшим было неловко. Стало неловко и самой Веронике. Она покраснела, чего с ней никогда не случалось, и попросилась в гримуборную.

— Спасибо за помощь, — сказал Фридрих Фридрихович в спину уходящей со сцены Ведмицкой и, обращаясь к Хлебову, спросил:

— Ну, как?

— Что «как»? — растерянно, вопросом на вопрос, ответил Глеб.

— Я говорю, хороша стерва?

— А-а, это. Да. Хороша.

— Не успел с ней еще переспать?

— Нет. Что Вы, как можно.

— А вот я уже успел, — во всеуслышание заявил Прусаков.

Хлебов молчал, не зная, что на это ответить, как вести себя в данной ситуации. То ли хвалить, восхищаться успехами Прусакова, то ли предупредить, что всех счастливых обладателей прекрасного тела Вероники ее муж, взашей, с позором изгонял из театра.

Возникшую неловкую тишину нарушил Фридрих Фридрихович.

— Что ты, Глеб, меня все на «Вы» да на «Вы». Надо будет нам с тобой на брудершафт выпить. Постой, а что если прямо сегодня. Ты как? У тебя сегодня вечером есть спектакль?

— Нет.

— Заметано. Не будем откладывать, я тебя приглашаю.

— Куда?

— Да хотя бы в кафе напротив. Ну, в то, что через дорогу.

— Там дорого.

— Я угощаю.

В кафе и Хлебов и Прусаков очень сильно напились. Говорили о театре, о пьесе, о Веронике Ведмицкой.

— Эх, сейчас бы завалиться куда-нибудь, — стал мечтать Прусаков.

— Да-а, — рассеянно поддержал его в этом Глеб.

— Постой. Я из другого города и в театре вашем человек новый, никого не знаю. Но ты же…. Давай, сообрази, к кому бы можно было бы сейчас зайти посидеть. Просто посидеть, поговорить, так сказать, продолжить. Лучше, чтобы знакомым была какая-нибудь нимфа. Сам понимаешь.

— Можно к Еве Войцеховской зайти. Она совсем рядом живет, — предложил Глеб, и Прусаков согласился.

Купили конфет, бутылку шампанского, бутылку водки и «завалились» к Еве.

Ева не ожидала столь позднего визита, но очень скоро собрала на стол, включила музыку, переоделась, причепурилась, и «праздник» продолжился.

— Ты меня, Глеб, недолюбливаешь, — сказал за столом Фридрих Фридрихович, — а без взаимной любви ничего хорошего не получится. Нам надо друг друга любить. Давай выпьем.

И выпили. После этого, не зная, что Ева является невестой Глеба, Прусаков стал вести себя с ней очень свободно. То есть ухаживать. И, к удивлению Глеба, Ева позволяла Прусакову это делать, то есть ухаживания, как ему казалось, принимались с благосклонностью. Глеб понял, что тараканизм побеждает, побеждает везде, на всех фронтах. И в быту, и на службе, и даже в личной жизни.

Прусаков тем временем разошелся. Он вспомнил, что он режиссер и стал с Евой разыгрывать этюд. Так сказать, стал помогать ей по работе.

— Давайте, Ева, прямо здесь и сейчас, прямо за столом, сыграем что-нибудь. Вот, все бросьте, отложите свою вилку в сторону и не улыбайтесь, дело серьезное.

Ева вопросительно смотрела то на Прусакова, то на Хлебова. Фридрих Фридрихович напирал на нее своими предложениями «порепетировать», а Глеб сидел и угрюмо молчал.

— Нет, я серьезно, Ева, — говорил Прусаков, — сыграйте мне, пожалуйста, огурец. Ну, пожалуйста. Ну, представьте себя… Вы же актриса, вы профессиональный человек. Я же не требую немедленного результата. Я говорю, Евочка, я не хочу, чтобы сразу что-то получилось. Не хочу. Главное, чтобы ты почувствовала себя огурцом. В первый раз не получится, просто попробуй. Нет, нет, нет, нет, Ева. Вот Вы сейчас руку за голову закинули. Вы выпендриваетесь. Вот Вы закройте глаза и представьте себе солнце. Вы на грядке. Нет, закройте, закройте глаза, расслабьтесь. О-о-о, Вам очень хорошо. Вы в своей искусственной среде, Вы прекрасны, Вы замечательны, Вы зеленая, пупырчатая. Вокруг Вас такие же, но Вы лучше всех. У вас есть центр. Вот отсюда, — Прусаков дотронулся до Евиной макушки, — растет.… Как его? Как называется?

— Хвостик, — сказал Глеб и громко икнул.

— Глеб, ты очень сильно пьян, — сказала Войцеховская, — Иди домой, проспись. Завтра поговорим.

— Вот оно как! — вырвалось у Хлебова.

— Да, именно так. А чего ты хотел? — говорила Ева совершенно незнакомым, чужим голосом. — Иди. Иди домой, выспись.

И Глеб пошел домой, про себя повторяя одну и ту же фразу: «Действительно. А чего я хотел?».

9

Дома Хлебова ждали тараканы, раковина с грязной посудой соседей Крошкиных и разговор с фантомом покойного Козырева.

Но все по порядку.