Человек

«Раб Божий Вениамин Сурков, сын Суркова Владимира, прибегал ко лжи, неправде. Завидовал другим, забыв о том, что это чувство может довести его до какого — либо тяжкого преступления, подобно тому, как злобная зависть книжников и фарисеев возвела на крест Самого Сына Божия, пришедшего на землю спасти людей. Завидовал, забыв о том, что это чувство всегда приводит к злобе и ненависти и способно довести до самых безумных поступков, вплоть до убийства. Самая же опасная черта Раба Божьего Вениамина Суркова, сына Суркова Владимира — это гордость. Гордость в том или ином виде присуща всем нам, она стоит над всеми грехами и является начальницей и родительницей всех греховных страстей. Гордость, тщеславие, более всего и мешают нам видеть свои грехи, сознавать их и исповедовать. Современные молодые люди, к коим в полной мере относится Раб Божий Вениамин Сурков, сын Суркова Владимира, не хотят каяться в грехах своих именно потому, что они гордо и надменно считают себя всегда и во всём правыми или, по крайней мере, желают, чтобы другие их считали таковыми.

Молись, Раб Божий Вениамин, Господу Богу, чтобы открыл Он грехи твоей души и чистосердечно их исповедуй. Молись и спасёшься с помощью Божией».

Дочитав характеристику до конца, майор Остапчук призадумался, загрустил и попросил Суркова, чтобы тот ему принёс церковную литературу, рассказал подробнее о том, как исповедоваться, причащаться, и как следует вести себя на богослужении. Наконец обозвав Суркова «дураком», приглушив голос, посоветовал ему хорошенько подумать, перед тем как менять православный крест и свою совесть на кусок картона. Он говорил о том, что Сурков ещё молод и впереди у него целая жизнь, что платье беречь нужно с нову, а честь с молоду. Говорил о том, что в сложившейся ситуации, когда свобода совести уже не за горами, нет смысла лезть в ряды КПСС, что раньше просто выбора не было, и он сделал это ради карьерного роста, а так же из страха за собственную шкуру (всё же стая, что случись, не выдаст).

Заметив, что Сурков его не слушает, что он где-то далеко в мыслях своих, побагровев от злости, Остапчук сказал:

— С такой характеристикой, милый мой, ни о каком вступлении в партию не может быть и речи. Тебе со всеми твоими преступлениями ни в органах работать, а на нарах сидеть. Пиши прямо сейчас заявление по собственному, на имя начальника отделения милиции, и чтобы духу твоего тут больше не было.

Приправив выход Суркова из кабинета крепкими выражениями и облегчённо вздохнув, Остапчук неожиданно для себя выкрикнул: «Не хотят каяться в грехах своих, Господи!».

27.07. 1999 г

Обыватель

Я простой человек, живу не задумываясь. Ем, не задумываясь, читаю, не задумываясь, женился и разводился, не задумываясь. И поэтому мне хорошо. Сам себе кумир, идол, предмет для поклонения. Бывшие жёны ненавидели за это. Обзывали бесхребетным, беспозвоночным. Последняя, молодая, называла овощем. Это их главное молодёжное обзывательство — овощ. Не понимала, что говорит, но ей было приятно называть мужа овощем. Сама Аляску с Камчаткой путала, вместо слова «кабель» писала «кобель», а всё туда же. Да. Я медлительный, нерешительный человек, что с того? Да. Жилище моё — кунсткамера. Но меня всё это устраивает. И не делаю из этого драму. Не драматизирую. Для этого есть театры и актёры. Так я говорю? До сих пор я уверен в том, что на балет люди ходят лишь затем, чтобы на балерин полюбоваться. Хотя и тощие они все, как одна. Были бы в теле, с хорошими бюстами, народ бы валом на балет валил. Я это так понимаю.

Вообще-то всё воспитание идёт от семьи, от отца сын получает понятия о жизни. А у меня-то был отчим. Вот какая штука. Разбудит в три, в четыре часа ночи и говорит:

— Понимаешь, когда ты влюблён, то неважно взаимно это или нет. Ты скажешь, «разве это возможно — любовь без взаимности?». Для тебя не знаю, для меня возможно. Ну, спи, спи. Тебе завтра в школу вставать.

И что я должен был думать? Он меня как-то в гости к себе пригласил. Войдя к нему в комнату я чуть было в обморок не упал. Оконные стёкла заклеены газетой, занавесок нет. Мебель отсутствует. В углу койка с панцирной сеткой, табуретка, тумбочка. На стене, вместо ковра, знамя спортивного клуба «Спартак». Всё. Шаром кати. Стола, на котором водку пить, селёдку резать — и того нет. Я только и нашёлся, что спросил откуда знамя. Оказалось в Лужниках когда-то сантехником работал, спёр. Я тогда ещё подумал, какого лешего он матери нужен? Но жила с ним пять лет, всё детство моё. Он мне душу и искалечил.