Его третья (и последняя?) попытка создать семью потерпела неудачу не по его вине. Тому было две причины: внезапная смерть ее отца и столь же внезапная религиозность ее первого мужа. В апреле 2003 года, после трех лет настоящего счастья (он мысленно так их и называл: Мои Счастливые Годы, все с заглавных букв), Паула получила известие, что ее отец попал под грузовик и погиб. Паула с сестрой и Джудит улетели на похороны и задержались — надо было хотя бы несколько недель поддержать убитую горем мать. Он ждал их в конце апреля, потом пятого мая, потом двенадцатого. Но одиннадцатого мая пришел длинный мейл: оказывается, ее бывший муж-алкоголик одумался, бросил пить, уверовал в Бога и стал ответственным и достойным человеком. Ведь Джеффри, что ни говори, родной отец Джудит, и за эти недели она поняла, что ее чувства к нему не угасли. К тому же мать совершенно сломлена горем, и было бы жестоко оставить ее одну.
Роберт уволился с компьютерной фирмы, где работал последние полгода, вновь пересек континент и последние полгода провел на Манли Бич под Сиднеем. Когда антиподское лето начало клониться к осени, он улетел домой, в Швецию. Самолет приземлился в Арланде 15 марта 2004 года. Он позвонил младшей сестре и спросил, не может ли он немного у нее пожить.
— А почему ты не позвонил Эббе? — спросила Кристина.
— Не говори глупостей.
— И сколько ты собираешься прожить?
— Съеду, как только найду что-нибудь.
— А ты знаешь, что мне скоро рожать?
— Если тебе это затруднительно, найду что-нибудь еще.
— All right, дурачок.
Он жил у Кристины и Якоба (и Кельвина, который родился в начале мая) до середины июня, а потом переехал в съемную двухкомнатную квартиру на Кунгсхольмене. Нанялся барменом в ресторан в том же районе…
Моя жизнь, как тростник на ветру, с горечью подумал Роберт.
Или как насекомое у фонаря. Подлетишь слишком близко — жар невыносим, надо убираться.
А еще ближе — сгоришь. Ближе к чему?
Так оно и шло — бармен в ресторане, подработка в бесплатной газете «Метро»… В апреле 2005 года он прочитал в «Афтонбладете» анонс и предложил свою кандидатуру на участие в программе «Пленники на острове Ко Фук» — самое идиотское решение в его жизни.
По крайней мере, у меня есть эспрессо-машина, подумал он и утрамбовал свежую порцию кофе в тяжелом металлическом фильтре. У большинства населения на земном шаре эспрессо-машины нет.
Слава богу, позвонил телефон и отвлек его от новой экскурсии в октябрьский и ноябрьский кошмар. Звонила Кристина.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как чувствую, так чувствую.
Точно этими же словами он ответил и матери.
— Не хочешь поехать с нами? У нас есть место в машине.
— Спасибо. Я поеду сам. Мне нужно кое-что сделать перед отъездом.
— Я себе представляю.
Что она хотела этим сказать? Есть что-то такое, что он и в самом деле
— Да, да, — попытался он закруглить разговор. — До завтрашнего вечера.
— Роберт?..
— Да?
— Забудь. Поговорим при встрече.
— О'кей. Увидимся.
— Увидимся. Пока.
— Пока.
Они же все этого дожидаются, вдруг осенило его. Они дожидаются, когда же я наконец повешусь. Все до единого. И Макс из газеты, и мой психотерапевт — иначе почему же он требует гонорар после каждого сеанса? И вот теперь еще сестра… И она тоже.
Глава 4
Якоб Вильниус поднял жалюзи и достал из бара бутылку «Лафрог»[12].
— Хочешь?
— А Кельвин спит?
— Кельвин спит.
— Один сантиметр, не больше. Что там с Джефферсоном?
Кристина откинулась на спинку похожего на банан кресла от «Фоджиа» и попробовала определить, что это с ней: раздражение или просто усталость.
Или, может быть, даже не раздражение, а предвкушение раздражения. Своего рода мысленный настрой на молчаливый конфликт, который неизбежно будет сопровождать все предстоящие дни. Я должна заставить себя не обращать на это внимания, подумала она. Это смехотворно и недостойно. Оставлю душу дома и буду танцевать в общем хороводе. Я же взрослый человек. Это всего-навсего однократный раздражитель, его можно и проигнорировать.
Якоб поставил на стол два тамблера[13] и уселся напротив:
— Он звонил из Огайо.
— Джефферсон?
— Джефферсон. Он успевает в Стокгольм. Было бы очень полезно, если бы я смог встретить его за пару часов до Рождества.
Раздражение все же вспыхнуло, буквально за секунду.
— К чему ты клонишь?