Человек безумный. На грани сознания

Прежде чем рассуждать о невротическом бунте этих существ против такой своей природы, Бородаю следовало бы объяснить саму такую природу. Почему коровы, волки, обезьяны, прочие стадные животные до такого не опускаются или, наоборот, не поднимаются? Ю. Бородай берет как данность ситуацию, нуждающуюся в объяснении, ибо в ней и кроется главная тайна психогенеза Homo sapiens. Эту данность он заимствует в концепции «зоологического индивидуализма» Ю. Семёнова, правда, в измененной формулировке «зоологический эгоцентризм» (там же. С. 103). Но «зоологический индивидуализм» (он же «звериный») – это не научный термин, а художественная метафора; в природе такого явления нет.

На самом деле, нам следует разобраться в следующем: как так случилось, что наши предки в предрассветной тьме онтологического начала потеряли звериную добропорядочность и зоологический коллективизм стадных животных? Библейская легенда о начале, согласно которой все началось с утраты некой «невинности», в большей степени соответствует истине, чем художественные тексты о преодолении «звериного индивидуализма», подаваемые как позитивная наука.

Исток концепции Ю. Бородая – гиперсексуальность предков человека – тоже сомнителен, учитывая, что Бородай в целом придерживается традиционной симиалистской антропологии. Дело в том, что «все человекообразные обезьяны спариваются редко, нерегулярно, они скорее гипосексуальны, чем гипер. Все они неревнивы, и самки у всех совершенно бесправны», – пишет В. Дольник (Дольник, 2009. С.).

В рамках симиализма идеи Ю. Бородая не находят биологического базиса и выглядят эклектикой. Они состоятельны только в контексте инверсионной теории антропогенеза, которая декларирует и объясняет гиперсексуальность наших морских предков.

К концепциям Б. Поршнева и Ю. Бородая примыкает книга «Аутография языка и сознания» (2010), всколыхнувшая общественное мнение, как новый, смелый взгляд на проблему психогенеза, хотя автор – философ Ф. И. Гиренок – эту проблему не решает. Он просто описывает, причем на очень ограниченной базе, ауто-шизофреническую психику первобытных людей, представляя становление искусства, сознания, языка, как преодоление исходного для пресапиенсов аутизма. В целом книга неконцептуальная в научном смысле, скорее чистая философия в духе постмодернизма, с довольно случайной историографией, но содержит несколько ярких фраз в афористическом духе.

«Наскальная живопись, – пишет Гиренок, – это застывший гебефренический смех аутиста, выраженный в красках». Называя первобытных людей «шизофрениками», он конспективно намечает путь становления сознания через клинику: «Первобытным художникам придется поместить себя в больницу под названием социум, который пропишет им лекарство под названием язык» (Гиренок, 2010. С. 67, 102).

Вульгарный социологизм

«Становление человечества» антрополога В. П. Алексеева, будучи в целом традиционалистской книгой (Маркс, Энгельс, Дарвин, «гоминидная триада» и т. д.), содержала одно «революционное» положение: отказ от труда, как основного причинного фактора сапиентации. «…Физиологическая обусловленность разделения труда, усложняя формы рабочей активности животных и представляя собой биологический путь обеспечения этой усложненности, в то же время крайне неперспективно в эволюционном отношении, косно, специализированно. Оно есть не широкая магистраль эволюционного развития, а отходящие от нее тупики эволюции», – пишет Алексеев (Алексеев, 1984. С. 132, 133).

Фактология, подтолкнувшая его к смелому выводу, была связана с выявившейся неравномерностью в развитии «гоминидной триады», когда эволюция «демонстрирует резкое отставание развития мозга от появления и усовершенствования прямохождения… В развитии кисти обнаруживается не менее отчетливое замедление» (там же. С. 94). К настоящему времени этот хиатус достиг уже 4 млн лет.

Отсюда возникли две проблемы. Первая: зачем четверорукие брахиаторы перешли к прямохождению по земле, если такое объяснение, как необходимость высвободить передние конечности для труда, не работает? Второе: что вызвало прогресс мозга, если не необходимость формирования новых структур для выполнения трудовых операций? Первая трудность, получившая сакраментальное прозвище «проклятого вопроса антропогенеза», не преодолена до сих пор в рамках симиалистической парадигмы эволюции человека. «Ответом» на второй вопрос стал, по сути, отказ от причинного мышления, когда вместо ответа о причинах дается степуляционная характеристика процесса: после перехода к прямохождению некие приматы шаг за шагом стали выделяться из животного царства и мало-помалу обретать сознание.