Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества

Аналогии экзогамии и научной селекции этим не исчерпываются. Из правила истощения и особенно бесплодия инбредных животных есть важное исключение. Негативные явления можно устранить вливанием свежей крови, но есть и совершенно другой способ: просто изменить условия жизни, в частности, отселив часть животных на достаточное расстояние, а затем вновь поселив их вместе с потомством, чтобы они воссоединились с членами семьи, которые остались на старом месте. Такая форма местной экзогамии (назовем ее так) даже без привнесения свежей крови, по-видимому, достаточно эффективна для регенерации поголовья и восстановления его утраченной плодовитости. Но система местной экзогамии, то есть брак представителей одной народности, которые жили на расстоянии друг от друга, также практикуется многими дикими племенами наряду с их системой родовой экзогамии или вместо нее. У них часто действует правило, что они должны брать себе жен не просто из другой группы, но и из другого района. Например, племя варрамунга в Центральной Австралии делится на два класса, вступающих в смешанные браки и занимающих разные территории: одни севернее, другие южнее. Действует правило, согласно которому северяне всегда должны жениться на южанках, а южане – наоборот, на северянках. Действительно, есть некоторые основания предполагать, что обычай топографического разделения экзогамных классов был принят с самого начала для разделения тех лиц, чей сексуальный союз считался опасным для сообщества. Было бы трудно разработать систему брака, более соответствующую здравым биологическим принципам.

Таким образом, экзогамия, особенно в той форме, в которой она существует у наиболее примитивных сообществ современности, то есть у аборигенов Австралии, представляет собой любопытную аналогию с системой научной селекции. То, что экзогамная система этих первобытных людей была рукотворной и была намеренно изобретена ими для той цели, которой она по сей день служит, а именно для предотвращения браков между близкими родственниками, представляется совершенно несомненным. Никаким другим способом не получилось бы разумно объяснить сей сложный механизм, столь точно подогнанный для нужд туземцев и столь полно соответствующий их воззрениям. И все же невозможно предположить, что этих невежественных и в целом непредусмотрительных дикарей к такой идее могло привести точное предвидение ее плодов или дальновидная забота о будущем благополучии отдаленных потомков. Если задуматься о том, как мало по сей день брак регулируется какими-либо подобными соображениями даже среди самых просвещенных классов в самых цивилизованных сообществах, то мы едва ли сможем приписать гораздо более высокую степень знаний, дальновидности и самоограничения первобытным изобретателям экзогамии. Какая идея была в головах этих первобытных мудрецов и законодателей, если читатель позволит их так назвать, когда они закладывали фундамент экзогамии, мы не можем сказать с уверенностью. Все наши знания о дикарях наводят нас на предположение, что двигало ими некое подобие суеверия, некое грубое представление о естественных причинно-следственных связях, которое нам могло бы показаться явно ложным, хотя им, несомненно, казалось очевидной истиной. И все же, какими бы вопиюще ошибочными эти представления ни были в теории, на практике эти люди оказались в корне правы. То, что их отвращало, было и в самом деле деструктивно, то, что они предпочли, было и в самом деле созидательно. Пожалуй, их любопытную систему можно назвать непроизвольной имитацией науки. Цель, которой достигло их изобретение, есть цель поистине мудрая, хотя мысли людей, которые его придумали, были далеки от мудрости. Поступая так, как они поступали, эти бедные дикари слепо повиновались импульсу великих эволюционных сил, которые в физическом мире постоянно производят высшие формы существования из низших, а на уровне нравственном – цивилизацию из дикости. Если это так, то экзогамия была орудием в руках этой неизвестной силы, творца истории, чье лицо от нас скрыто. Но с помощью какого-то таинственного процесса, какой-то тонкой алхимии, он не раз переплавлял в горниле страданий мешанину из глупости и зла в чистое золото мудрости и добра.

LIX. Избегание близких отношений [68]