Человек должен жить

Первыми, кто повстречался на нашем пути, были пушистые желтые гусята. Они смотрели на нас своими крошечными глазками и оживленно попискивали.

За поворотом улицы мы увидели двухэтажное здание из красного кирпича, крытое розовой черепицей. Это большое здание могло быть и школой, но когда во дворе мы увидели людей в белых халатах, сомнений не осталось.

— Приготовиться к принятию цветов. Оркестр играет туш, — сказал Захаров, глядя на нас.

— Очень мы нужны больнице! — отозвался Гринин.

— Что ты понимаешь, парень! — мягко улыбнулся Захаров. — Сестры будут строить нам глазки. Премудрые доктора свалят писание историй и ночные дежурства. Мы нужны! Ну прямо как воздух, как хлеб.

— Как молоко, — добавил Гринин и посмотрел на меня.

Признаться, я думал, что нас все же будут встречать, ну, не с цветами, не с оркестром, конечно, а просто так, без всяких пышностей. Но, как видно, все были заняты, и никто не догадался даже посмотреть на нас в окно. А мы шли, немного оробев, во всяком случае, я могу это сказать про себя.

На песчаном дворе больницы кое-где стояли высокие голые, словно ощипанные, сосны, ветер раскачивал их из стороны в сторону. Холодные, черные, насквозь промокшие скамейки были пусты.

Четыре громоздкие белые колонны сторожили вход в больницу. Дверь была застекленная, открывалась и закрывалась мягко, не скрипела.

В вестибюле было пусто и тихо, пахло йодом и хлоркой и едва уловимым запахом духов. Недавно здесь прошла женщина..

— Батюшки! Никак практиканты! — вскрикнула старушка гардеробщица. Я не заметил, откуда она появилась.

— Гусей от верблюдов не отличили, мамаша, — деланно-строго сказал Захаров. — Мы же врачи из министерства, больницу приехали проверять. Где тут у вас главный?

Улыбка на лице гардеробщицы погасла.

— Вам кого? Веру Ивановну? Главного врача?

— Ее.

— Нету. Болеет она, бедняжка. Молодая, а хилая. Радикулитом мается.

— Не верю. Врачи не болеют. А тем более — главные.

Старушка смотрела с недоумением.

— Врачи, говоришь, не болеют? — спросила она.

Захаров вдруг рассмеялся и начал снимать пальто. Сказал доверительно:

— Мы, конечно, практиканты, мамаша. Вы правильно определили. А заместитель у главного имеется?

— Михаил Илларионыч? Тут он. Раздевайтесь. Я сейчас доложу.

Она пропустила нас в раздевалку и начала смотреть, как мы раздеваемся, во что одеты. Не очень приятно, когда на тебя смотрят в такие минуты. Она увидела на мне дешевый серый костюм и простые черные ботинки с калошами. Две мои сестры учились, мать работала только дома, одному отцу трудно было нас всех хорошо одеть. Слесарь получает не ахти сколько.

На Захарове был не первой новизны зеленый армейский китель, черные гражданские брюки и черные, хорошо нагуталиненные полуботинки. Выгодно отличался от нас Гринин. На нем было все дорогое, новое: светло-серый костюм, кремовая шелковая рубашка, туфли с узором. Я уже не говорю про серый плащ и серую шляпу с шелковой лентой.

— Вот этот действительно министерский доктор, — сказала мне гардеробщица, глазами показывая на Гринина, — только молод больно. Наши, которые доктора, тоже в шляпах. А Михаил Илларионыч в кепочке, как вы. Не любит форсу.

Я стащил с головы кепку и повесил поверх плаща.

— Ну, а халаты? — спросил Гринин, поглядев сверху на старушку.

— Сейчас узнаю. Вот закрою на замочек раздевалку и узнаю. — Старушка вертела в руках замок, он не хотел закрываться.

Мы вышли в вестибюль. Пол как большая шахматная доска — из синих и красных плиток, стены выкрашены масляной краской в голубой цвет, рамы окон — в белый. Светло.

Широкие стеклянные двери вели в коридор первого этажа.

Через дверь видна была крутая лестница — кажется, чугунная.

Минуты через три на ней показалась гардеробщица. На согнутой левой руке она несла халаты, правой держалась за перила. Видно, лестница была скользкая.

Я гадал: какие она несет халаты — бортовые или с завязками на спине? Мне больше нравились бортовые — их легче надевать, и они красивее.

— Берите, студентики!

Мы начали одеваться. Халаты были с завязками, но зато новые. Мне так редко случалось носить новые вещи.

— А халатики еще ненадеванные, — сказал я, пощупав хрустящую ткань.

— Есть чему радоваться, — сказал Гринин. — Они обязаны были выдать нам врачебные.

— Врачи носят и такие, — сказал Захаров.

Чтобы поскорее одеться, мы завязывали друг другу тесемки на спине и рукавах.

— Шапочки ищите в карманах, — сказала гардеробщица. Она смотрела в окно. На подоконнике стоял зеленый большой чайник. Из стакана с густо заваренным чаем шел пар.

В Пироговских клиниках нам не выдавали ни халатов, ни шапочек, на каждое занятие мы приносили в портфелях собственные. В клиниках мы были лишь студентами. А здесь мы были и студентами и уже не совсем студентами. Я не вытерпел и вытащил из левого кармана брюк круглое зеркальце. Все бы ничего, настоящий доктор, только вот нос…

— Дай, пожалуйста, — попросил Гринин.

Я дал ему поглядеться. Он пригладил брови, поправил черный в белых блестках галстук. Осмотрел левую щеку, правую, погладил подбородок. Хорош!