Человек-эхо

Я хочу, чтобы вы напечатали это шифрованное послание на первой полосе своей газеты. В нем — мои личные данные.

Если вы не опубликуете его к полудню пятницы, 5 февраля, в тот же вечер я устрою кровавую баню. Буду все выходные кружить по ночам по окрестностям и убивать одиноких прохожих, одного за другим, пока не наберу за выходные ровно дюжину.

В самом низу листка — кружок, перечеркнутый крестиком: эмблема убийцы по прозвищу Зодиак.

— Что говорит Шентон? — спрашивает Дикин. Редактор сразу отправил им отсканированную копию этого послания, чтобы их подчиненные могли без задержки им заняться.

— Подтвердил, что формулировки практически те же, что и в тех записках, которые получали от Зодиака в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, — отзывается Кара. — Тоже два листочка, скрепленных вместе; изменены лишь детали, относящиеся к конкретно нашему делу.

— А этот… — Редактор газеты примолкает. — Этот код?

К записке прикреплен еще один лист бумаги. На нем — какие-то символы и буквы. На первый взгляд в том же стиле, что и у Зодиака.

— Значки тоже другие, — подтверждает Кара.

— Так что и текст наверняка другой? Может, в нем и вправду зашифрованы данные этого типа?

— Не исключено.

Все опять погружаются в молчание. Кара подбирает со стола конверт. Здесь вдвое больше штампов, чем необходимо для нормального почтового отправления, все смещены вбок. Почтовая марка проштемпелевана за день до убийства Либби.

— Так что мы опубликуем это уже завтра, — заключает редактор.

Кара вздыхает. У нее хватает благоразумия не надеяться, что удастся обойтись без лишнего шума, — больно уж лакомый кусочек для журналистов.

— Можете просто придержать это денек-другой? У вас по-прежнему будет эксклюзив, — поспешно добавляет она. — Но, пожалуйста, дайте нам шанс расшифровать эту абракадабру и поймать этого гада. Если вы сейчас опубликуете личные данные убийцы, есть шанс, что он заляжет на дно.

Редактор хмурится.

— У вас четыре дня. — Он показывает на записку. — Я не хочу, чтобы у меня на совести была эта кровавая баня, которую он обещает, если мы не опубликуем все это к пятнице. И мне нужно подтверждение принадлежности этого обрывка ткани.

Кара ощущает прилив гнева. Этот лоскут — от блузки ее подруги. Ее подруги! Не какая-то там тряпка для продажи газетам. Но она кивает — ей нужно держать этого мужика на своей стороне.

— Спасибо, — добавляет она.

* * *

Они забирают оригинал записки вместе с зашифрованным посланием и лоскутом ткани с собой, оставив газете копии, и садятся в машину.

— Думаешь, там и вправду имя убийцы? — спрашивает Дикин. — Как-то это… слишком уж просто.

— Мы его еще не расшифровали, — говорит Кара. Она по-прежнему чувствует усталость, серьезность ситуации буквально давит на голову.

Отъезжают от тротуара, и по дороге обратно в отдел Каре вдруг хочется увидеть Ру. Хочется, чтобы муж ее обнял, чтобы кто-то сказал, что все будет хорошо…

— Не возражаешь, если мы ненадолго заскочим к Ру в ресторан? — спрашивает она. Дикину это вроде не по вкусу, но он выполняет ее просьбу — останавливает машину у входа.

— Заодно прихвачу нам что-нибудь пожрать, пока я там, — добавляет Кара, чтобы умилостивить его.

Выбирается из машины и заглядывает за огромные витринные стекла. Обслуживание еще не началось. Открыв дверь, она проходит мимо пустых столиков, застеленных белыми скатертями и сверкающих столовым серебром. Столиков, которые, как она знает, скоро заполнятся шикарной клиентурой — манерными дамами, привыкшими обедать здесь каждый день, бизнесменами, списывающими оплаченные счета в расходы, чтобы сэкономить на налогах…

Заметив ее, несколько работников ресторана приветливо кивают ей — текучка кадров здесь низкая, и большинство из них хорошо ее знают, — и она проходит в кухню.

От множества плит и духовок уже поднимаются соблазнительные запахи, несколько поваров заканчивают последние приготовления, но Ру нигде не видно. И тут Кара замечает его — он стоит в дальнем конце кухни, у открытой задней двери. Ру улыбается, разговаривая с кем-то, и она пользуется случаем полюбоваться на него в его белом поварском наряде.