Читаем Человек— гармония— природа полностью

Человек — часть природы, и любовь к природе в глубинном своем измерении не что иное, как любовь к самому себе. Любовь к природе не означает, что человек готов полностью подчиниться ей. Ее главной характеристикой является стремление понять природу вплоть до взаимопроникновения с ней, а очеловечение, гуманизация природы выражаются в любви стремлением улучшить ее, тем самым улучшая и себя как ее часть. Слово «часть» берется здесь не только в формально-логическом (человек как телесное существо — часть природы), но и в диалектическом смысле как проникновение человека — целостного существа — в природу.

Развитие любовно-творческого отношения к природе необходимо для решения экологической проблемы и совершенствования самого человека. Отметим, что в отличие от дилеммы желания любви и первенства, обострение которой чревато неврозами, любовь и творчество внутренне гармоничны. Недаром А. Ф. Лосев пишет о продукте творчества как предмете самодовлеющего любования.

Истинное творчество есть сотворчество, встреча, диалог, субъект-объектное единство, что предполагает понимание и переживание, невозможное без любви. Творчество же, отрывающееся от своих корней и заботящееся прежде всего о результате, сводится к антропоцентричному обожествлению человека. Оно способно на величайшее усиление за счет того, что питается корнями прежних веков, но постепенно скудеет, поскольку слабеют возможности диалога.

Подлинное творчество есть творение для всех и сопоставимо со всеобщей любовью. Нельзя творить для себя без опасения потерять импульс творчества, потому что в законченном произведении не содержится потенций творчества для самого автора. Писатели говорят, что лучшее их произведение то, которое еще не написано или пишется в данный момент. Для самого автора творчество существует лишь в виде процесса созидания, а написанное имеет творческие потенции для других. Таким образом, подлинный творец, пока он остается творцом, радикально ориентирован на других, а не на собственные результаты. С этой точки зрения можно и восточную концепцию непривязанности к результатам трактовать как ориентированную на творчество как процесс. Такое понимание творчества, конечно же, находится в нерасторжимой связи со всеобщей любовью и противостоит своекорыстному стремлению господствовать над природой, потреблять ее. Так выявляется фундаментальная противоположность агрессивно-потребительского и любовно-творческого отношения к миру.

Творчество и любовь могут быть редуцированы, и тогда, встретясь, они оказывают друг на друга снижающее воздействие. Наоборот, выступая на своей зафиксированной в философии высоте, они образуют подлинно гармоничное целое, способное к плодотворному сотрудничеству. Создать это целое, как справедливо заметил Р. Тагор, нелегко: «Внешне овладеть природой гораздо легче, чем любовно проникнуть в нее, ибо на это способен лишь истинно творческий гений»{41}. В то же время психологами подмечено: если нет любви в детстве, творчество переходит в деструктивную агрессивность. Итак, между творчеством и любовью существует отношение взаимодополнительности и взаимопроникновения.

Любовь и творчество неразрывно связаны между собой также и посредством соотнесения с целостностью человеческого сознания и познания. Творчество способствует целостному восприятию природы, и наоборот. Но для целостного восприятия необходима любовь (в ее философском значении всеобщей любви), способствующая постижению природы.

Менее очевидна связь между процессом творчества и любовным отношением к предмету исследования в науке. Можно думать, что ученый исследует реальность совершенно бесстрастно, познавая объективные, действующие независимо от воли и желания людей законы природы. Такой взгляд, однако, результат весьма поверхностного следования модным некогда позитивистским догмам. Даже открывая объективные, действующие независимо от воли и желания людей законы природы, ученый не остается бесстрастным. Об этом можно судить по высказываниям самих творцов науки, которые соглашались приоткрыть дверь в лабораторию своей деятельности., с трудом получающей строго рациональное обоснование, и глубоко задумывались над психологическими причинами их исследовательского успеха. Так, по мнению Эйнштейна, универсальные законы науки могут быть получены только при помощи интуиции, основанной на феномене, схожем с интеллектуальной любовью (Эйнштейн использует здесь термин Спинозы) к объекту опыта. На наш взгляд, речь здесь идет о состоянии душевно-духовного единства, в котором творческий и любовный моменты существенным образом переплетены. Можно предположить, что любовь к объекту исследования, как и творчество, лежит в основании познания мира и благодаря образующемуся любовно-творческому единству приносимые наукой знания имеют экологически и социально благотворный смысл. Творчество и любовь — способы понять и проникнуть в гармонию природы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука