В последнее столетие позиции рационализма были поколеблены, и под влиянием дарвиновской теории эволюции в моду стали входить определения противоположного порядка, вроде биологического человека, супергетеротрофа (если перевести с жаргона биологической науки, оно совпадет с тем, которое дал человеку Гете в «Фаусте»). Можно сказать, что оба основных современных определения человека строятся на подчеркивании двух относительно обособленных его характеристик и в этом смысле продолжают традицию определения человека через его сопоставление с другими существами по принципу «что есть в человеке, что отличает его от других». Определения «животное, делающее орудия», «разумное существо» и другие выделяют какую-либо одну специфическую черту человека, главную, по мнению тех, кто определяет; но ни одно из них не охватывает человека во всей его эмпирической представляемости, не учитывает его природу, раскрывающуюся в процессе функционирования, другими словами, не определяет человека в единстве его сущности и существования, внутренней природы и внешней феноменальности.
Однако и природа человека (под ней в отличие от сущности можно понимать совокупность внутренних конституциональных предпосылок его существования, в то время как сущность есть важнейшая специфическая характеристика становящегося и ставшего человека) определяется теми, кто ее вообще признает, по-разному. Природу человека определяли и как добрую, и как злую, как божественную и как животную и отрицали ее наличие, считая рождающегося человека «табула раса». Такие определения часто несли на себе отпечаток склонностей их создателя: пессимисты и мизантропы находили природу человека злой, оптимисты — доброй, а убежденный эмпирик Локк вполне логично считал ее «чистой доской». Не углубляясь в этот вопрос, скажем только, что данные определения, как и определения природы человека как разумной (так определяли ее стоики) или животной, представляются неудовлетворительными, поскольку строятся на экстраполяции некоей эмпирической черты человека на область, которая не поддается эмпирической верификации. Чаще всего подходы эти — абстракция, исходящая из определенных представлений о происхождении человека, которые сами по себе нуждаются в тщательном анализе, поскольку связь их с современными им проблемами человечества и его состоянием слишком очевидна. Поэтому оставим в стороне генетические концепции природы человека и будем определять ее исходя из доступной осмыслению истории развития человечества.
Несомненно, что в человеке определенным образом связаны телесный, чувственный и разумный компоненты. Отсутствие одного из них, скажем, состояние безумия или полной бесчувственности, а также явная несогласованность действий телесной, чувственной и разумной составляющих есть состояние, всеми признаваемое болезненным, ненормальным. А если так, и человек может считаться таковым лишь постольку, поскольку разумное сочетается в нем с чувственным и телесным, есть основания определить его природу как потенциальную телесно-чувственно-разумную целостность, а его самого как реальную разумно-чувственно-телесную индивидуальность. Определение это противостоит как разрыву и противопоставлению чувственного и рационального компонента человека, так и его нивелировке как родового существа.
Теперь уточним уровни его взаимодействия с природой. Человек взаимодействует со средой обитания не только разумно, но и чувственно. Конечно, чувственное не следует отрывать от разумного — оба компонента сложным образом переплетены — и чувства, могут быть как осознаны, так и нет. Тем не менее проведение определенных различий, по нашему мнению, вполне уместно и предохраняет от односторонних трактовок. Ни само по себе разумное, ни чувственное отношение к природе нельзя понимать как некий экологический идеал, поскольку не всегда с экологической точки зрения хорошо то, что односторонне рационально или односторонне чувственно, а само понятие разумного исторически изменчиво. Так, к примеру, все современные технологические схемы, конечно же, по своему разумны и рациональны в традиционном смысле слова, но часто имеют отрицательный экологический эффект. В то же время чувство любви к природе не всегда может быть рационально интерпретировано и тем не менее способно весьма положительно повлиять на общую экологическую обстановку.