Человек и его тень

Как раз в это время по радио передали сообщение о смерти Мао Цзэдуна. Среди горького плача особенно выделились — и громкостью и печалью — рыдания Чжуан Чжуна.

Затем принесли экстренные выпуски газет. Все сгрудились вокруг них, читая правительственный некролог, и тут рыдания Чжуан Чжуна вдруг прекратились. Оказывается, в списке членов траурного комитета, занимавшем целых десять строк, он не обнаружил своего имени. Посмотрел список опять — действительно нет! Здесь были и певцы, и танцоры, и писатели, и ученые, помогавшие верховной руководительнице читать, а его, Чжуан Чжуна, не было. Он чуть не лопнул от разочарования и гнева. Неужели все эти люди больше, чем он, преданы центральному руководству? Что означает его отсутствие в списке? И тут он похолодел, сообразив: вероятно, Цзян Цин все еще подозревает его, думает, что он недаром слушал про нее всякие пакости. Исправить это можно только с помощью чрезвычайных мер!

Ни секунды не медля, писатель вернулся к себе домой, взял перо и сочинил покаянное послание:

«Глубокоуважаемая верховная руководительница!

В эти скорбные дни, когда весь многомиллионный Китай сотрясается от рыданий, я тоже лью слезы и с тяжелым сердцем прошу прощения у председателя Мао, у Вас, у всего нашего народа.

В прошлом году, в горах, я уже признавался Вам в своих преступлениях и сейчас хочу продолжить это, с такой же правдивостью и искренностью:

1. Я совершил непростительный поступок в отношении председателя Мао. Однажды я проходил по площади Небесного спокойствия и увидел, что его портрет висит на том же уровне, что и портреты других руководителей. Неужели эти руководители хотят сравняться с нашим великим вождем?! И я спокойно смотрел на его принижение, не начал борьбу, не доложил Вам!

2. На моей книжной полке лежит иллюстрированный журнал с фотографией Линь Бяо, изучающего произведения Мао Цзэдуна. После разоблачения Линь Бяо я сразу перечеркнул его портрет крест-накрест — это было сделано правильно. Но несколько дней назад я обнаружил, что одна из палок креста перечеркнула Ваше имя. Это страшное преступление, о котором я тоже не посмел доложить Вам.

3. Контрреволюционную клевету на Вас я слышал не только от своего брата и жены, но и от любовницы. Она называла Вас оборотнем, старой тигрицей, а я не разоблачил ее, боясь, что таким образом вскроются наши противозаконные отношения. Кроме того, я писал ей любовные стишки, очень пошлые и грязные.

За мной еще очень много грехов, и я буду продолжать каяться Вам в них.

Преступник Чжуан Чжун.

10 августа 1976 г.»

Он послал несколько таких покаянных писем, но ответа не получил. Это его очень взволновало. Ему казалось, что предельная искренность, самокритичность способны тронуть кого угодно, однако его расчеты не оправдывались. Наверное, одними чистосердечными признаниями не вернуть доверия верховной руководительницы, самое главное — уловить новые тенденции в классовой борьбе после смерти Мао Цзэдуна! Осознав это, писатель тут же вышел во двор, затем на улицу, долго бродил с вытаращенными глазами, все высматривая и вынюхивая, но ничего не добился. Вечером он снова сел за стол, развернул газету — и чуть не ударил себя по лбу за глупость. Вот же она, новая тенденция, как это я ее раньше не заметил! И он написал еще одно письмо: