Человек и его тень

«Глубокоуважаемая верховная руководительница!

Я с безграничной скорбью прочел траурные телеграммы, пришедшие из всех провинций, городов и автономных районов. В некоторых телеграммах не только высказывается глубокое соболезнование Вам, наша дорогая руководительница, но и выражается надежда на то, что Вы преодолеете свое страшное горе и продолжите дело великого вождя, доведете до конца революцию, которая не останавливается даже в условиях диктатуры пролетариата. Но другие провинции, города и автономные районы в своих телеграммах не упоминают Вас, как будто Вас и нет. Я считаю, что это свидетельствует об определенной позиции не только по отношению к Вам, но и по отношению к покойному вождю, по отношению к великой пролетарской культурной революции, по отношению к образцовым революционным пьесам, которые являются авангардом новой литературы. Это проблема борьбы правды с неправдой, проблема выбора пути, проблема бдительности, потому что тот, кто усыпил в себе бдительность, не может быть настоящим революционером.

Хотя я всего лишь рядовой член партии, совершивший немало ошибок, я не смог терпеть вышеуказанную несправедливость, поэтому и побеспокоил Вас письмом.

Чжуан Чжун.

16 сентября 1976 г.»

После отправки этого письма минуло два дня, а ответа по-прежнему не было. Беспокойство писателя перешло в панику, ему казалось, что надвигается какая-то крупная опасность. В мозгу всплывали разные страшные картины: сверкающие наручники, звенящие кандалы, железные решетки на окнах, виселицы на площадях, лобное место, где расстреляли А-Кью, зеваки, глазеющие на казнь… Теперь он уже был убежден, что верховная руководительница утратила к нему доверие, а может быть, даже выдвинула против него политическое обвинение.

Этой ночью ни одному из соседей Чжуан Чжуна не удалось поспать спокойно. Сначала раздался стук в дверь комнаты, где жил молодой сотрудник группы образцовых пьес:

— Эй, малыш, скажи, я по-прежнему автор пьесы «Логово тигров и пучина драконов»?

— Да, — удивленно отвечал юноша, протирая заспанные глаза. — А как же иначе!

— Мое имя не сняли?

— Нет, — еще больше удивился тот.

— Ну и хорошо!

Чжуан отошел от двери, но вскоре начал стучать в соседнюю — там жила певица, муж которой куда-то уехал.

— Послушай, Вэнь, я все еще член постоянного ревкома труппы образцовых пьес?

Певица никак не могла оправиться от страха, вызванного резким стуком, но ответила дрожащим голосом:

— Я… я… не слышала, чтобы вас выводили оттуда. А что случилось?

— Ну, раз не объявляли о выводе, и то хорошо! Ты в случае чего подтверди это!

Женщина послушно кивнула и, по-прежнему дрожа, закрыла дверь. А Чжуан Чжун уже стучался к старому привратнику:

— Отец, я по-прежнему гражданин Китайской Народной Республики?

Старик оторопел:

— Ты чего, выпил лишку?

— Я, выпил? Страна переживает такое время, а ты подозреваешь меня в пьянстве? Да ты просто хочешь погубить меня, подвести под контрреволюцию!

— Может, тебе во сне что привиделось?

— Нет, я сплю хорошо. Ты мне о другом скажи: я гражданин или…

— Гражданин, гражданин, редкостный гражданин! — нетерпеливо ответил старик и захлопнул дверь перед его носом.

Об этих ночных визитах, разумеется, стало мигом известно Вэй Тао, и он засомневался: то ли у Чжуана снова психическое расстройство, то ли он хитрит. Вэй любил опережать события и решил дать писателю возможность покаяться. Соберем небольшое собрание и пощупаем его, заставим немного попотеть, посмотрим, что он нам скажет. Но Вэй Тао еще не успел осуществить свой план, когда ему позвонила верховная руководительница:

— Завтра будет траурный митинг, так пусть Чжуан Чжун стоит на трибуне!