Человек и его тень

Чжуан. Ладно, ладно, я только пошутил, а ты уж сразу всерьез принял. (Придвигаясь к Вэю.) Советую ничего не бояться, потому что ничего страшного и нет! Мы только помогали ей писать образцовые революционные пьесы, а кто выступает против них, выступает против великой культурной революции. Помяните мое слово, начальник, наступит день, когда…

Вэй. Да, наступит, и тогда я им покажу! Эх, не получится, наверное. Им очень легко схватить нас, у нас даже оружия нет.

Чжуан (озираясь по сторонам). Этого я не слышал, начальник, ничего не слышал. А вы должны подготовиться.

Вэй (сокрушенно садится). Чего тут готовиться! Такие люди, как мы… В общем, пусть все будет как будет. Вполне возможно, что эти бабы уже проболтались, и за нами сейчас придут!

(В комнате звонит телефон. Вэй Тао и Чжуан Чжун испуганно смотрят на него, друг на друга, но никто не решается взять трубку. Телефон продолжает звонить. Вэй Тао просит Чжуан Чжуна взять трубку, а тот отказывается. Телефон звонит как бешеный. Вэй Тао не выдерживает и подходит.)

Вэй. Алло! (Облегченно.) А, это ты, мой друг! Как ты меня напугал! Что, что? Хорошие новости? Говори помедленнее! Итак, на заседании политбюро присутствовали все четыре центральных руководителя и вид у них хороший? Отлично! Они сумели из обороны перейти в наступление и одержали победу? Прекрасно, прекрасно! (Нажимает на рычаг и набирает другой номер.) Алло! Узнаешь, кто это? Догадайся, догадайся! Так вот, я могу до срока тебе сказать, что на баранину мы пойдем. До завтра!

(Вэй Тао кладет трубку и выходит из комнаты. Чжуан Чжун бежит вслед за ним.)

Чжуан. Начальник, а как насчет завтрашней баранины? Я тоже… (Вэй Тао пристально смотрит на него, но ничего не отвечает.)

Глава двадцать вторая. Крупный писатель в решающий момент произносит решающие слова. Эти слова используются так умело, что возникает сплошная идиллия.

Как говорится в стихах:

Сегодня прекрасный пир,
Веселье трудно описать.

Мы не будем доискиваться, как писателю удалось примазаться к этому пиру: может быть, он предложил хозяину разделить с ним расходы, а может быть, принес в ресторан дорогого вина, но факт тот, что Чжуан хлестал рюмку за рюмкой, вовсю полоскал в кипящем самоварчике ломтики баранины и непрерывно болтал, потому что ему было крайне важно уравновесить то, что он вчера вечером наговорил Вэй Тао. А Вэй Тао, раскрасневшийся от выпитого вина, вещал, опуская в кипяток очередной ломтик сырого мяса:

— Когда я услышал эти сплетни, я сразу сказал, что не верю в них. Не верю, что верховная руководительница могла пойти против партии.

— И я то же самое подумал! — подхватил Чжуан Чжун. — Ведь все четверо центральных руководителей были приближенными председателя Мао, заслуженными деятелями великой пролетарской культурной революции, неутомимыми ниспровергателями каппутистов. Поэтому вчера вечером я и сказал начальнику отдела Вэю, что если эти слухи правдивы, то они означают реставрацию капитализма!

Восхищенный собственной прозорливостью, Чжуан Чжун отхлебнул вина и решил, что он вполне удовлетворительно выдержал испытание.

Так, слово за слово, гости заговорили о том, что каждый из них слышал. Вэй Тао ударил о стол палочками для еды:

— Черт побери, слухи были такими правдоподобными, что просто в дрожь бросало! Я обязательно посоветую верховной руководительнице начать допрос всех поодиночке, чтобы докопаться, откуда пошли эти слухи!

Чжуан Чжун бросил на него испуганный взгляд, но, подумав немного, с жаром подхватил:

— Вы совершенно правы: крепкая трава всегда выдержит напор ветра, а настоящее золото плавится только при сильном огне. Например, у меня дома висит фотография, на которой я запечатлен рядом с верховной руководительницей, так вчера один человек посоветовал мне скорее снять эту фотографию. Я, разумеется, ответил: ни за что не сниму!

— Действительно, был такой случай? — с некоторым недоверием спросил Вэй Тао. — Подобного человека самого нужно снимать!

Писатель, естественно, не уточнил, что этим человеком был он сам, Чжуан Чжун. Когда он услышал от Вэй Тао весть об аресте четверки, у него сразу мелькнула мысль о фотографии, а когда весть не подтвердилась, был страшно доволен тем, что не начал действовать опрометчиво. Сейчас он видел, что Вэй Тао не очень-то доверяет ему, вот и выдумал себе оппонента, чтобы разоблачить его. Конечно, это вряд ли усыпило бдительность Вэй Тао, но писатель все равно был доволен своими способностями к импровизации. Однако, боясь, что Вэй слишком крепко вцепится в его рассказ, он перевел беседу на другую тему, заговорив о сложности и остроте классовой борьбы, которая поистине выходит за пределы человеческого воображения.

Внезапно в их кабинет ворвался запыхавшийся человек с криком:

— Тут такое творится, а вы все едите да пьете!