Человек и его тень

Чжуан отметил про себя, что его учитель по-прежнему употребляет всякие устаревшие понятия, но вслух горячо подхватил:

— Да-да, эта «банда четырех» едва не привела наш Китай к гибели!

— Не только «банда четырех», но и те, кто помогал ей. Если бы не было всяких злодеев, хулиганов, политических проституток, бесстыдных литераторов, которые превозносили ее, она не смогла бы так долго бесчинствовать!

Писатель с тревогой подумал: «Этот старый черт умеет пользоваться моментом! Интересно, какой титул он придумал для меня?» Но вслух сказал:

— Вы совершенно правы! Это настоящие коршуны. Я сам немало натерпелся от этих хищников и их прихвостней, достаточно вспомнить Вэй Тао…

Только теперь Вэй Цзюе взглянул прямо на него. Его всегда прищуренные глаза вдруг округлились и полыхнули огнем, пронизавшим писателя насквозь:

— Чжуан Чжун, хватит быть оборотнем. Довольно лицемерить, обманывать себя и других, постоянно приспосабливаться. Люди ведь не дураки.

Вэй Цзюе говорил запальчиво, но достаточно веско и убедительно. Если бы я сказал, что его слова совершенно не задели Чжуан Чжуна, то я был бы слишком несправедлив к своему герою, считал бы его просто мертвым. Но уши Чжуан Чжуна обладали специфическим фильтром, задерживавшим все опасное. В результате они пропустили только такую мысль: «Даже если я совершил ошибку, это не страшно». Потом они провели дополнительную очистку и оставили лишь три последних слова: «Это не страшно». В душе писателя мигом вспыхнула надежда, и он произнес длинную речь, смысл которой состоял в том, что он хоть и находился в лагере узурпатора Цао Цао, но его сердце было с династией Хань. Он даже сочинил историю, в которой он забирался чуть ли не в логово тигра, чтобы защитить своего любимого учителя, и если бы он не противостоял Вэй Тао и остальным бандитам, они могли бы дойти черт знает до чего.

— В самый опасный момент я повел с ними неравный бой, притворившись больным! — воскликнул Чжуан, ударив себя в грудь, но, видя, что эти слова не производят на Вэй Цзюе впечатления, постарался сменить тон, перейдя на своего рода заклинания. — От ваших справедливых упреков способны прослезиться даже травы и деревья, даже камни! Я больше никогда не буду лицемерить и не позволю похоронить свое сердце. Я во что бы то ни стало должен стать настоящим человеком, критиковать себя, произвести в себе внутреннюю революцию. Я хочу обагрить свой штык кровью этих подонков. Вы можете быть спокойны, учитель: перед вами боец, герой, мы еще увидимся на поле боя!

И Чжуан Чжун отправился обагрять свой штык.

Глава двадцать четвертая. Смелые разоблачения, глубокий анализ и беспощадная борьба с примиренчеством открывают писателю новый путь к творчеству.

В процессе обличения «банды четырех» Чжуан Чжун добился немалых успехов. Он вновь показал себя чрезвычайно плодовитым писателем, слова из него лились потоком. С одинаковым мастерством он то набрасывал общую картину бесчинств четверки, то останавливался на отдельных эпизодах, то рисовал красочные детали, то вспоминал утерянные факты. В каждом его обличении содержался глубокий анализ, элементы обобщения и прозрения. Вот пример его стиля: