Человек и его тень

На этом Чжуан Чжун замолк. Ребята умоляли его продолжать, но он снова скромно улыбнулся.

— В следующий раз доскажу!

И направился к выходу, окруженный плотной толпой, очень довольный.

Товарищи из отдела кадров не раз говорили ему, чтобы при заполнении анкеты он начинал свою трудовую деятельность только с февраля 1952 года, а не с весны 1949-го. Сначала Чжуан Чжун пришел в ярость, долго спорил, а потом вдруг умолк. Почему же? Из-за старого земляка, с которым он участвовал в южном походе. Земляк сообщил, что при первом же артобстреле, когда осколком ранило их товарища и его кровь брызнула на лицо Чжуан Чжуна, тот вообразил, что ранен сам, и попросился в госпиталь. Там ошибку сразу установили, приказали вернуться в часть, но он решил, что не имеет права рисковать собой и огорчать родителей, тихо дезертировал и больше года провел в мирной хунаньской деревеньке, а также в мастерской близлежащего города. Это и было его познание жизни «у грохочущих заводских станков и в бедствующей деревце».

В 1951 году он опубликовал свою первую статью (а вовсе не очерк или рассказ), втерся в доверие к литераторам, вернулся на север, поступил в отдел культуры уезда, потом области, потом провинции и в итоге стал профессиональным писателем.

Говорят, что Чжуан Чжун не очень любил вспоминать о своем прошлом, а еще больше не любил выказывать уважение к прошлому других. В таких случаях он раздраженно бросал: «Если бы я родился на двадцать лет раньше, да в самом центре революции, я был бы красным дьяволенком!» Некоторые не соглашались с ним, напоминали, что многие убежденные революционеры сами пробивались через линию фронта к революционным базам, но он снова фыркал: «Если бы в нашем доме жил командующий Красной Армией, я тоже попал бы в нее!» Голос его становился все резче, в груди полыхал справедливый огонь, глаза не предвещали ничего хорошего. Вот первая трудность, которая мучила его.

Вторая трудность касалась служебного разряда. Вспоминая ее, он всегда мрачнел. Дело в том, что, когда Чжуан Чжун произносил свой знаменитый доклад о творческом опыте, он согласно руководящим установкам вовсю громил описания любви в литературе, говорил, что любовь — это буржуазная зараза, разложение, коварная попытка отнять власть у пролетариата. К величайшему сожалению, первый срыв писателя в его движении по служебной лестнице связывают с одной романтической историей. Я очень не хотел бы касаться ее, так как это могут объявить копанием в грязном белье, но ради истины придется изложить все как есть.

История эта зародилась в той самой школе, где выступал Чжуан Чжун. Живые, искренние, горячие школьницы, только что освободившиеся от феодальной конфуцианской морали, не знали, что «мужчины и женщины должны остерегаться друг друга» или «общаться, но не приближаться». Слушая известного писателя, закаленного в боях, они все пылали от возбуждения и радостно хихикали. Кто знал, что это приведет к несчастью! В тот день Чжуан Чжун возвращался домой, слегка покачиваясь, точно готовый взлететь. По крайней мере две из школьниц, которых он видел, оказались такими красивыми, ясноглазыми и притягательными, что он не променял бы их даже на небесных фей. Он не мог забыть о них и полночи проворочался на постели, не в силах уснуть. Можно не сомневаться, его взгляд на женщин сильно поколебался. Наконец он встал, накинул на себя одежду и подошел к зеркалу: не сказать чтоб красавец, но в общем ничего. Нос прямой, лицо белое, длинное — худоватое, зато благородное. Жаль, в уголках глаз давно появились морщины, напоминающие рыбий хвост, но и они не портят общего ансамбля. Ничего не поделаешь, цветы опадают, а воды текут!

Что же делать с этими красотками? Он долго думал, потом взял два листа бумаги, проложил их копиркой и излил на них всю свою любовь. Письмо получилось красивым, как цветочная клумба. На каждом экземпляре он проставил имена своих избранниц, вложил письма в конверты и, не дожидаясь рассвета, бросил их в почтовый ящик. Теперь оставалось лишь ждать радостной весточки. Внезапно Чжуан похолодел: он вспомнил, что перепутал конверты! Это ужасно! Он готов был плакать, обняв почтовый ящик, бил себя в грудь, топал ногами, глубоко вздыхал… Когда появился почтальон, чтобы забрать из ящика корреспонденцию, Чжуан долго умолял его вернуть письма, даже собрался встать перед ним на колени и биться головой о землю, но суровый почтальон был беспощаден. Он заявил, что это противозаконно, и отказался что-либо сделать.

Через два дня после этого, когда Чжуана как раз должны были перевести из восемнадцатого служебного разряда в семнадцатый, отдел кадров получил возмущенные письма от обеих школьниц. В результате его не повысили и еще заставили писать объяснительную записку. В ней Чжуану пришлось напирать на то, что (благородный человек не может оставаться равнодушным к красоте и что равнодушие — это не добродетель: «Они обе проявляли симпатию ко мне. Как же я мог не реагировать на это?» Затем он еще долго лил слезы, сокрушался, но семнадцатый разряд все-таки уплыл от него.