Человек и его тень

В разгар бунта, который многим казался абсолютно ненужным и ошибочным, мудрый Чжуан Чжун сделал для себя открытие: бунт — дело правое, он благотворен и упоителен, он сметает все наносное, и ничто не может ему противостоять. Раньше даже выступление против секретаря партячейки квалифицировалось как антипартийная деятельность, а теперь острие копья направлялось на самые большие верхи! Ни крупный чиновник, ни командующий, ни известный специалист, ни герой труда, ни министр ничего не могут со мной сделать, если я не буду выходить из определенных рамок. А если даже и выйду, тоже не беда: покаюсь в своих ошибках и отмоюсь, да еще контрудар нанесу. Ваша песенка спета, а моя только начинается. Смелый генерал может и императором стать!

Итак, Чжуан Чжун поднялся на бунт. В то время говорили, что заместитель главнокомандующего Линь Бяо является первым среди четырех ближайших сподвижников Мао Цзэдуна, а Чжуан скромно числил себя пятым. У него было для этого все: и красный флаг, и личная печатка, так что он представлял собой как бы командира отдельного соединения, состоящего из одного человека. Тот, кто видел его тогда, мог считать себя счастливым. Одетый в зеленую военную форму с красной повязкой на рукаве, с личной печаткой у пояса и красным флагом в руках он важно шествовал по улицам среди моря людей. Он был подлинным символом борьбы против разложения и зла, командующим и бойцом одновременно, своего рода новым небесным генералом. Никто, кроме Чжуан Чжуна, не мог бы играть эту роль так смело и величественно.

Глава седьмая. Тысячная армия поднимается как один человек. Чжуан Чжун крепко запоминает слово «поперек» и потрясает небо и землю, круша устаревшие ценности. В героической рукопашной схватке он получает рану.

Уважаемые читатели, не надо смеяться над Чжуан Чжуном, воображавшим себя отдельным соединением! В первом же решительном бою, направленном против феодалов, капиталистов и ревизионистов, он выступил единым фронтом с крупнейшим цзаофанем провинции — Би Юнгэ, который возглавлял отряд защиты идей Мао Цзэдуна. Накануне этого боя обе армии совещались, в результате чего было достигнуто соглашение и Би Юнгэ стал командующим операцией, а Чжуан Чжун — начальником генерального штаба.

Во всяком деле важно ухватить самое главное, понять его суть. Из одной знаменитой передовой статьи Чжуан Чжун уловил иероглиф «хэн» («поперек») и вспомнил, что он применяется в таких словах, как «хэнму» («гневный взгляд»), «хэнлю» («неудержимый»), «хэнсин» («бесчинствовать»), «хэнцай» («богатство, нажитое бесчестным путем»), «хэнхо» («несчастье»)… — короче говоря, во всех случаях, когда речь идет о дисгармонии, несправедливости и жестокости. Это означало, что на нынешнем этапе революции не ошибешься, если будешь все крушить и ломать. Сию гениальную практику начальник генерального штаба решил перенести в дом Вэй Цзюе.

Поистине драгоценным свойством Чжуан Чжуна оказалось то, что, когда он снова появился в доме своего бывшего учителя, на лице уже не было никакого заискивающего выражения, столь неуместного для цзаофаня; он не был заражен ядовитой теорией человеческой сущности, расслабляющей жалостью или мелкобуржуазным гуманизмом. В общем, в нем отсутствовало все, что могло бы бросить тень на революционную твердость, но зато в изобилии присутствовали героическое сознание того, что «революция — это не игрушки», бешеная ненависть к врагу и абсолютное бесстрашие. Только в один-единственный миг, когда цзаофани загоняли Вэй Цзюе и его домашних в самую дальнюю комнату, на этом безупречно революционном лице мелькнуло какое-то другое выражение (что это было? удовлетворение? раскаяние? ехидная усмешка? Этого мы, наверное, никогда не узнаем), но тут же лицо снова перекосилось, послышался треск захлопываемой двери и истошный крик: «Запереть их!» Разложившиеся Вэй Цзюе и его домашние так и не поняли, что же с ними теперь будут делать.

А цзаофани тем временем, как быки в фарфоровую лавку, ворвались в кабинет Вэй Цзюе и начали там все крушить. Книги со стеллажей были сброшены и моментально превращены в груду макулатуры. Победоносные бойцы громко кричали:

— Сколько денег он ухнул на эти книженции!

— Что, этот старик — капиталист, владелец книжного магазина?

— Да эту рвань за всю жизнь не прочитаешь!

— И не надо читать: одна отрава!

Чжуан Чжун перебросился несколькими словами со своим командиром Би Юнгэ, и тот заорал, перекрывая все остальные голоса:

— Слушайте, сейчас будет говорить наш начальник штаба Чжуан! Он объяснит, что за яд содержится в этих книгах, и определит меру преступления…

Писатель важно, как полководец на трибуну, поднялся на тот самый стул, на краешке которого много раз сидел, придал своему лицу еще более зверское выражение и, отчаянно жестикулируя, начал: