Читаем Человек и история. Книга четвертая. Москва коммунальная предолимпийская полностью

Ещё когда я находился в больнице, мой сопалатник Миша Находкин, узнав, что я в жизни один «аки перст» (правда, об этом догадаться было совершенно нетрудно), советовал мне присмотреться к молоденьким медсёстрам. В пользу этого своего совета он приводил следующие соображения: что почти все эти медсестрички, как правило, лимитчицы, живут скученно, в общежитиях. Поэтому радужных жилищных перспектив у них, сами понимаете, никаких. И ещё – что совсем не маловажно – умеют делать уколы, что при сердечных делах, особенно плохих, очень даже необходимо. Подмигивал он мне, когда Митрофана Хренникова приходили навещать его жена и дочь. Особенно когда дочь Валя ополаскивала посуду в раковине, которая находилась рядом с моей кроватью. Эта грация находилась не далее моей вытянутой руки. Так что проблема моего социального статуса вполне назрела и требовала разрешения – уж если не срочного, то, во всяком случае, незамедлительного, безотлагательного.

Томила меня и ещё одна мысль. Только одному Богу известно её разрешение. Сколько мне Вседержитель и Творец позволит оставаться в этом мире? Но не это томило меня в данном вопросе, а то, что очень долгие годы, со всевозможными большими затратами энергии и усилий воли, я наконец-то получил пусть маленький, но свой уголок в этом мире. И если я, будучи одиноким, одномоментно покину этот мир, плоды моих усилий, потраченные на получение квартиры, пропадут, пойдут насмарку. К этой проблеме я решил подойти сугубо практически, без всяких эмоций. Ещё в больнице вопрос, кому достанется моя квартира, некоторых очень даже волновал. Решался он, правда, за моей спиной, опосредованно.

О дискуссиях я был осведомлён, разумеется, и это меня очень настораживало, заставляло рассуждать, насколько же моя болезнь серьёзна и даже судьбоносна. Нет, я не бледнел, не трясся от ужаса, но и что скрывать, во мне поселилось какое-то напряжение. Постоянное ожидание чего-то необычного – ещё бы, диагноз моего заболевания был очень угрожающий. Но это что касается медицинского аспекта. В быту всё представлялось ещё хуже, мрачнее. Про таких говорили как про обречённых: «Да что вы, разве не знаете – он ведь сердечник!»

Как-то у моего коллеги, тоже начальника участка стройуправления при АЗЛК, спросили про меня: «Ну, как твой друг?». Тот как-то скривился, махнул рукой и даже со злостью ответил: «А, звездец ему!».

Но время шло, а этот пророческий «звездец» ко мне так и не приходил. Но вот парадокс. Этот мой «прорицатель» сам свалился в ещё пустую лифтовую шахту с шестнадцатого этажа. Потом там долго гадали: как так – сам упал или кто толкнул?

Много всякого перемололось в моём мозгу, уме – уж очень был мощный удар. Вольно или невольно, но получилось два человека: один – это я до болезни, другой – тоже я, но после болезни. Так что даже те, кто меня хорошо знал, не стесняясь говорили мне: «Ты до и после болезни – разные люди». Теперь у меня было очень много свободного времени. Мозг, освободившись от производственных забот, теперь требовал дать ему хоть какую-нибудь работу. Тут я, ничего лучше не придумав, задал ему задачку насчёт моего социального статуса. Тот, недолго думая, выдал мне вот такое решение. Сколько мне осталось пребывать на этом свете – один Бог знает. Житейская правда говорит: покойнику уже ничего не надо, а вот человек пока ещё живой должен думать о живом. А так как жить одному мне стало совсем нехорошо, то необходимо обзаводиться супругой, спутницей, подругой жизни, а попросту, без дури, – мне нужна была жена. На мой вопрос, а где же взять жену, – это же не тот товар, который можно в магазине купить, – именно в это время и появилось предложение от Бирюковых. Они, как в старые добрые времена, сыграли в моей судьбе роль сватов.

Помимо других мыслей – плохих или хороших, – была и такая, немаловажная для меня. Я ещё не знал своей будущей невесты. Но уж себя я как потенциального жениха уж должен был знать как никто другой. Какой я, чего я стою, на что я годен. После приличного самоедства я всё-таки решил так: пусть этот вопрос решает моя невеста. Как она решит – так пусть всё и будет. Захочет она связать свою судьбу с этим потрёпанным человеком – так мне что и остаётся, так это быть ей благодарным за такое решение. Понятно, что ей будет очень тяжело согласиться на такое решение. Теперь же в моём нынешнем положении я даже немного тешил себя тем, что в случае моего скоропостижного ухода из этого мира тогда уже моей жене останется этот приз – это небольшое жилище. И мои труды, затраченные на его приобретение, не останутся бесполезными.

Перейти на страницу:

Все книги серии Человек и история

Послевоенное детство на Смоленщине
Послевоенное детство на Смоленщине

Первая книга автобиографического цикла «Человек и история», где автор рассматривает собственную жизнь в контексте истории нашей страны, которая складывается из отдельных человеческих судеб, историй семей и народов, сливающихся словно ручейки в мощный поток многоводной реки.Рождённый накануне Великой Отечественной войны в деревне Тыкали на Смоленщине, автор начал жизнь в самом пекле войны, на оккупированной территории.Много воды утекло с тех пор, но воспоминания не исчезают в прошлом, не утрачивают яркости. Пронзительные и трепетные, они дарят тепло и ощущение того, что любой возврат назад, в прошлое, это уже возвращение домой. А дома не может быть плохо, даже если идёт война.Трагизм времени сглажен детским взглядом, в повести видна некоторая отстранённость от самих военных действий, точных имён и событий. Но при этом все предельно понятно. Это обстоятельство придаёт истории достоверность, ведь наш герой слишком мал, чтобы давать серьёзные оценки миру вокруг. Мальчик просто не понимает, как можно жить по-другому, ведь он родился всего за два месяца до войны.Вместе с ровесниками он весело играет в окопах, собирает не только грибы, ягоды, но и гранаты-лимонки, ловко вытаскивая чеки и взрывая их, щекоча себе нервы. Здесь же дети войны осваивают азы арифметики, учась считать патроны в рожках, дисках и обоймах. Тут же постигали и грамоту. Надписи на бортах машин, вещах, опознавательные знаки, листовки – самые первые буквари для детей в те годы.Военное детство воспитало особые качества в людях той поры. Герой книги не стал исключением. Техническая смекалка, расторопность, обострённый инстинкт самосохранения привели его к первым шагам по дороге познания и творчества.В книге удалось сохранить самобытность послевоенной деревенской жизни, яркие образы односельчан, любопытные детали быта тех времён.

Владимир Тимофеевич Фомичев

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза