Человек и оружие

Все, что он слышал, было так невероятно, ужасно, что почти не воспринималось Духновичем как реальность.

— А где же Богдан, почему его не видно? — с тревогой спросил он и заметил, как хлопцы — и до того не веселые — еще больше нахмурились.

— Богдан там, — махнул Степура за Рось. — Еще ночью пошел в разведку и до сих пор нет.

Степура стоял понурый; ребята, нависая касками над его окопом, тоже мрачно молчали.

— А ну, что там за сборище? — послышался резкий голос командира роты откуда-то из-за яблонь. — Марш по окопам!

Через минуту Степура и Духнович остались одни.

— Нечем тебя и угостить, — оправдывался, шаря в окопе, Степура. — На вот хотя сахарку поешь.

Достав из ниши, он подал Духновичу котелок, наполненный желтоватым влажным сахаром-песком.

Духнович присел, стал послушно жевать. Степура тем временем показывал ему свое нехитрое окопное хозяйство.

— Вот в этой нише гранаты, чтоб ты знал, а эта — продуктовая, а в этой — бутылки с горючей смесью…

— А я гляжу, что это там за кучи темных бутылок в садах…

— Только сегодня привезли.

Взяв из ниши одну бутылку с тяжелой темно-бурой жидкостью, Степура встряхнул ее и стал рассматривать на солнце.

— С этим навоюешь… Разве что поймаешь фашиста да в горло ему нальешь.

— Мне тоже выдадут? — спросил Духнович.

— А их тут хватит. Видишь, целая батарея. Только бы не промахнулся…

Из-за реки громко ударил немецкий пулемет. Духнович, бросив котелок, вскочил, удивленный:

— О, да они тут совсем близко!

— А ты думал… Только Рось и разделяет.

Им были видны старый деревянный мост, заваленный трупами, роскошная зелень противоположного берега, густые вербы, облитые красноватым предзакатным солнцем. Где-то там притаились вражеские пулеметы, минометы, готовые в любую секунду ударить огнем.

— Оттуда выбраться… Ох и нелегко же это, — заговорил Степура, глядя далеко за речку, и Духнович догадался, что он имеет в виду разведку, с которой пошел Богдан. — Всем несладко, но им горше всех.

— Богдану всегда выпадает самое трудное.

— Выпадает, потому что сам ищет.

То, что их друг первым из всего студбата взял на себя самое опасное задание, Духновича и Степуру нисколько не удивляло, они хорошо знали Богдана. Но чем это кончится? Жив ли он там или его уже нет? Отбивается где-нибудь с оружием в руках или, быть может, терзают его фашистские палачи, добиваясь сведений, которых он им никогда не даст? Они уверены в нем, его друзья. Три года Богдан был душой их университетской дружбы. Родной университет не представлялся им без Богдана, как не представлялась им без него Таня, озорная, веселая его спутница. Как она будет без него? Никто ей никогда не заменит Богдана. А легко ли им самим потерять такого друга! Немного замкнутый, временами угрюмый, он сближался далеко не с каждым, но те, кто дружил с ним, хорошо знали его глубокое и чистое сердце.

— Я жалею только, — глухо произнес Степура, — что не удалось пойти с ним вместе. Большое дело, когда в трудную минуту возле тебя верный товарищ…

— Может, еще вернется, — с надеждой сказал Духнович. — А когда возвратится, знаешь что, Андрей… Давайте так, чтобы не разлучаться. Конечно, вам от меня пользы немного, этот вечный неудачник Духнович всегда был для вас лишь обузой…

— Да брось ты! — прервал его Степура.

— Но и я же не пропащий, — продолжал Духнович. — Я вот, пока разыскивал вас, о многом передумал… Какие люди есть, Андрей, на свете! Встретишь такого, и на душе — праздник…

26

Ночью война с ее опасностями проявляет себя еще более зримо, возникая в образе ракетной метели и зловещих багрово-красных сполохов по горизонту. Пожары видны уже не только за Росью, но далеко слева и справа и даже где-то позади полыхают, смыкаясь огромным огненным кольцом. Смотришь на зарева, на огни ракет повсюду и впрямь начинаешь верить слухам о надвигающейся угрозе быть отрезанными от днепровских переправ.

На горизонте пожары, а в садах над Росью темно, как в яме, только ракета время от времени вспыхнет над вербами мертвенным пламенем да полоска воды сверкнет перед настороженным взором тех, чьи окопы у самого берега.

Как и в прошлую ночь, опять посылали бойцов вытаскивать убитых с моста и с берега. К мосту противник не подпустил, сразу же отсек путь пулеметами, осветил ракетами, как днем. А подальше от моста удалось пробраться до самой воды. Среди тех, кто неслышно крался в прибрежных зарослях, были и Степура с Духновичем. Под покровом темноты они вытащили из воды неизвестного, у которого руки были уже негнущиеся, отвердевшие, точно из мрамора. Даже не разглядев, какой он, оттащили в картофельное поле, торопливо засыпали в пустом полуобвалившемся окопе.

Возня с трупом кончилась тем, что Духновичу стало плохо. Когда они вернулись к себе, его начало тяжко тошнить, выворачивать, и руки его, он уверял, теперь «отдают смертью», как тщательно ни оттирал он их землей и листьями.

— Это нервы, это пройдет, — успокаивал его Степура, когда тот судорожно корчился, а потом, обессиленный, распластался ничком возле окопа.