Человек и пустыня

Воробей, отлетевший от корабля, теперь не видел перед собой ничего, кроме волн. Волны, волны!.. Он испуганно повернул назад, напрягая все силы. Теперь ветер дул ему навстречу. Корабль, качаясь, уходил прочь. Воробей летел низко, у самых волн, потом разом поднялся высоко-высоко, но ветер и в вышине, и внизу над волнами был одинаково силен, рвал, метал. Волны тяжелыми громадами шли одна за другой. Крылья воробья трепетали, ветер теребил каждое перышко. Раза два он попадал в полосу дыма, вырывавшегося из трубы, испуганно сворачивал в сторону и снова летел к кораблю. Вот-вот, еще немного — он догонит корабль и сядет опять в уголок, где сидит его товарищ. Он несся изо всех сил. Вот уже недалеко корабль, скорей, скорей к нему. Но сил становилось все меньше, и уже не так быстро взмахивают крылья…

Штурман с капитанского мостика смотрел на воробья в бинокль. Ему любопытно было, догонит или не догонит воробей корабль. Он видел, как воробей ослабевал, расстояние до корабля становилось больше, больше, он то опускался к волне, то поднимался ввысь, но ветер везде был одинаково силен и одинаково труден был путь. Воробей отставал… Сколько? Полчаса или час сражалась маленькая серая птичка за свою маленькую жизнь? Воробей опустился к волнам, — должно быть, ветер был здесь потише. Но волна белыми брызгами ударила его, воробей испуганно метнулся вверх. Еще ударила волна, воробей упал в воду, на момент вырвался, снова упал и скрылся в белой пене. Большие зеленые волны с белыми гребешками заплясали на том месте, куда упал воробей.

IV

Через двое суток шторм кончился, корабль дошел до кромки вечных льдов, волны утихли. Множество мелких льдинок, точно большие белые птицы, медленно покачивались на волнах. Стая чаек неслась за кораблем. Чайки попеременно пытались сесть на топ мачты, кричали тоскливо и пронзительно. Порою они хором пели песню. О, какая это была тоскливая песня! Должно быть, у северных бурь подслушали они ее и пели в этот ненастный, неприветный день.

Голодный воробей выпрыгнул из своего угла, пролетел с носа на палубу, заглянул в двери кухни, где возился белый повар. Повар выскочил из двери, что-то выбросил за борт, мельком взглянул на воробья, и теплая улыбка мелькнула в углах его губ. Через минуту он бросил на палубу горсть крупы, воробей жадно начал клевать. Люди толпились на мостике, на спардеке и на нижней палубе, весело разговаривали. Корабль боком ударил по белой льдине. Льдина отшатнулась, поплыла прочь на волне.

Скоро льда стало больше. Легкий ветер унес все облака, солнце засияло, кругом стало широко и радостно. Сытый воробей задорно чирикал, перелетал с кормы на палубу, с палубы на ванты. Люди жадно смотрели вперед, на льды, где черными пятнами виднелись тюлени. Человек в очках усмехнулся, показывая на воробья:

— Смотрите, он все еще с нами! А где же другой?

— Другой утонул, — сказал штурман.

Льда становилось все больше, белого вечного льда. Он сердито шуршал по бортам корабля. Корабль отталкивал его, подминал под себя и, точно гигантский богатырь, быстро двигался к северу.

Лед пошел плотнее, крупнее. Льдины сомкнутой фалангой встречали корабль и уже не скоро уступали дорогу. Час от часу путь становился труднее, льды неподвижнее, тверже, и корабль наконец остановился, обессиленный неравной борьбой. Когда остановили машину, стало сразу тихо-тихо.

Сытый воробей суетливо перелетал с палубы на нос корабля, потом на большую льдину, стеной стоявшую у борта. Льдина ему понравилась, и он попрыгивал, радостно чирикая. Люди, улыбаясь, смотрели на воробья, чириканье напоминало им дом, теперь такой далекий.

Вдруг поморники — большие черные птицы — одна за другой бросились на воробья. Он испуганно метнулся в сторону, подлетел к кораблю, сел на самые нижние ванты, а поморники, носясь высоко над мачтами, издали посматривали, точно грозили воробью. Он сразу понял, что эти птицы могут убить его, и перестал отлетать далеко, садясь только на льдины возле самого корабля.

V

Дни потянулись за днями, суровые и трудные. Множество раз корабль вступал в борьбу со льдами. Воробей уже привык и к этим пронзительным звонам, что раздавались на капитанском мостике и где-то в глубине трюма, возле машин. Уже привык и к суетне людей, и к черным столбам дыма, вырывающегося из трубы, и к туманам. Воробей знал: вот корабль с разбегу ударит в ледяную перемычку и от удара весь вздрогнет от верхушек мачт до киля, отступит назад, с силой бросится вперед на ледяные горы; так час и два, потом, бессильный, остановится. Иногда приходили туманы, густые, белые, непроглядные, — в двух шагах ничего не было видно. Но этот непроглядный туман сверкал и слепил глаза.

В часы туманов воробей забивался в свой уголок над дверью кубрика, сидел там неподвижно. Потом опять появлялось солнце, опять льды ослепительно сияли. Воробья неудержимо тянуло на простор. Он улетал с корабля, садился на ближнюю льдину, перелетал на другую, на третью, чирикал весело, задорно, торжествующе.