Читаем Человек и пустыня полностью

Человек и пустыня

Виктор Иванович смотрел с некоторым недоумением, не понимая, зачем позвали его, когда обычно старики продавали хлеб, не спрашивая.

— Прошу вас уступку сделать, — сказал полковник и поправил очки.

— Всегда готовы сбросить копейку с рыночной цены.

— А больше?

— Как бог свят, не можем! Сами понимаете, хлеб нужен теперь всем до зарезу.

— Ну хорошо. Остановимся на этом. Теперь дальше. Как вы думаете относительно куртажных?

Виктор Иванович глянул на полковника пристальней: «Куртажных?»

— Это уж как водится по положению, господин полковник! Четь процента даем с полученного, — поспешно сказал Василий Севастьянович.

— Мало! — отрубил полковник. — Четверть мало. Прошу полпроцента.

— Ведь это как сказать, господин полковник… Невыгодная поставка выйдет. Само собой, пока мы договариваемся, цены могут повыситься: на рынке цена очень скачет.

— Ну конечно, мы будем считаться с рынком.

Они говорили откровенно. Виктору Ивановичу показалось: говорили цинично. Этот полковник, взывающий к патриотизму и требующий куртажных, — его под суд бы надо! Не прощаясь, Виктор Иванович ушел из конторы. Его била дрожь, он понимал: сейчас тесть и интендант делят Россию. Взбешенный, он саженными шагами ходил по кабинету. Тесть, а за ним неотстанной тенью и отец вошли в кабинет. Виктор Иванович остановился, спросил грубо, небывало грубо, смотря прямо в глаза тестю:

— Порешили?

Тесть хихикнул:

— А ты думал как? На копейку выше рынка поставили: и куртаж, и угощение покроем.

— Еще и угощать будете?

— Как же! В гостиницу ныне нас пригласил. А это понимай, чем пахнет. Сотняги две выскочит.

— И вам не стыдно, дорогой папаша?

— Чего стыдно? Что ты?

— Не стыдно? Сами сейчас вы с этим мерзавцем грабили Россию.

— Ну, ну, ну, ну… Какие слова говоришь? Мы-то при чем здесь? Это их грех. Они у своего места поставлены, они пользуются. А мы только продаем, нашего греха там нет.

— Вы должны от этой поставки отказаться.

— Нисколько не должны. Уйдут они от нас, другие еще больше наживутся. Мы хоть по-божьи сделали…

— По-божьи? Хоть слова этого не говорили бы! Вот где ваш патриотизм! А еще кричали: гибнет Россия, гибнет. Конечно, гибнет, если все только и глядят, как бы ее ограбить.

Василий Севастьянович вдруг побагровел, крикнул:

— Да ты что это, брат? Кто грабит-то?

— Кто? Вы. И я вместе с вами.

— Ты… вот что… не плюй, как говорится, в колодезь… Ежели такие слова говоришь, то какой же ты после этого мне зять? Разве такое говорят тестю?

— Ну, будет, будет вам ерепениться, — вмешался Иван Михайлович, — петухи шпанские! Ты, Витя, взаправду несуразность говоришь. Не нами это установлено, не нами и кончится. Всегда интенданты воровали, и здесь вовсе не наш грех. Мы даже выручаем государство. Где бы оно взяло столько хлеба?

— Ты тоже?

— Я что ж? Я дело говорю. Ты обмозгуй все, прежде чем такие сурьезные слова говорить. А интендантов мы не исправим. Пусть с ними сам царь справляется…

— Да, конечно, не исправим. Мы только поможем им воровать. Вот отсюда и вся беда наша. И бьют нас, как сидоровых коз…

День, два, три Виктор Иванович не ходил в контору, мало говорил с тестем. Тесть и сердился и порой покашливал смущенно, и по его красному, толстому лицу было видать: эта размолвка — первая за все время — его угнетала.

А весна уже встала во весь рост. Пароходы трубно взвывали у пристаней, весь луговой берег был залит до Маяньги, лишь верхушки деревьев зеленели над светлой водой. Сад возле дома, точно огоньками, засветился зелеными листьями и белыми цветами. Целыми ночами в саду у Мельникова и у Строева пели соловьи…

На семейном совете было решено: пригласить учителя — готовить Ваню в реальное, к осенним экзаменам. Елизавета Васильевна сама ездила в гимназию к учительнице Воронкиной — своей прежней подруге, и Воронкина рекомендовала репетитора Панова — очень опытного учителя. И вскоре в доме появился высокий студент, лобатый, с голубыми глазами. За первым же общим обедом Василий Севастьянович наивно спросил его:

— Что так рано из института приехали? И вы бунтуете?

Студент усмехнулся:

— И мы бунтуем.

Василий Севастьянович покачал головой:

— Чем же это кончится?

Он принялся расспрашивать студента о беспорядках, студент отвечал прямо и так резко, что Василий Севастьянович замахал руками:

— Будет, будет… Скажи пожалуйста, как ныне научились говорить!

И когда студент ушел, он накинулся на дочь:

— Да ты кого, матушка, в дом пустила?

Елизавета Васильевна пожала плечами:

— Сам видишь, кого. Сестра у него классная дама. Из старой дворянской семьи.

— Все теперь с ума сходят! — безнадежно махнула рукой Ксения Григорьевна. — Последние времена наступают. Намедни странник говорил…