Человек и закон. Майкопский «Негус»

Власовский оратор призвал обратиться к лагерной администрации с просьбой — не впускать сюда советских офицеров. Они ходят, все вынюхивают, высматривают, кого им надо, потом требуют выдачи с указанием фамилии. Набрешут, что ты военный преступник, простаки союзники и верят. Он рассказал, что чекисты, переодетые в армейскую форму, устроили шикарный банкет для западных офицеров, упоили всех водкой, обкормили икрой, а союзники по пьянке отдали дорогим советским друзьям генерала Власова. Так то сам командующий РОА. А офицера из его армии чекисты могут выменять у американцев за бутылку русской водки. Какой-нибудь негр-шофер запросто любого из вас выведет с лагерной территории и особистам в пасть положит.

Брешет, не брешет этот мужик, пес его знает. Примеряя нарисованную им перспективу к себе, Николай решил, что его-то и за чекушку отдадут. Он ведь даже не офицер, он всего лишь ординарец помощника начальника оперативного отдела штаба РОА подполковника Коровина. А там поди доказывай, что ты, будучи в РОА, даже ни разу и не стрелял. Найдут, к чему придраться.

И Николай махнул в Мюнхен — тропа туда из его лагеря уже была протоптана. В большом городе легче затеряться. Щель обязательно найдется. И она нашлась. Еще в университете Николай прочитал «Ибикус» Алексея Толстого. Проходимец Невзоров поразил его живучестью. Черт-те где, за границей, на краю света, а гляди-ка — сумел пристроиться. Думал ли тогда студент Шурко, что через шесть лет он, теперь беглый военнопленный Соколов, у черта на рогах, в Мюнхене, поступит в строительную фирму господина Моисеева! Откуда взялось это очередное воплощение бессмертного Семена Ивановича Невзорова, какова его история-биография, откуда родом, где носило-мотало, из каких огней живым вышел — пес его знает.

Важно, что работу дал господин Моисеев. И не спрашивал ничего, кроме профессии, квалификации, знания языка. Работали люто. Но угрозы расстрела не было. Строили аэропорт. На господина Моисеева работали в основном дипишники. Такого слова раньше в русском языке и не водилось. До чего же гибкий язык! Для таких, как Николай, которые вроде бы уже и не пленные, потому что не хотят репатриироваться, сконструировали английский термин «перемещенные лица» (дисплейсд персонс). Сокращенно (в английском много сокращений) — ди-пи. А по-русски дипишник! Поэт, может быть, и перевел бы как «сорванные бурей» или что-то такое, но термин придумывали не поэты. Термин переводит в другую плоскость отношения между участниками только что отгремевшей войны. Кем лучше называться: вчерашним солдатом армии Власова или дипишником? Кажется, ясно.

В сорок седьмом на стройку приехал господин Болдырев Константин Васильевич, подрядчик, из старых эмигрантов. Обходил русских, вербовал в Африку, во Французское Марокко, и в Южную Америку, в Бразилию. Николай выбрал Марокко — оно и поближе (к чему поближе, Николай?), и к тому же набралась туда целая группа — несколько десятков человек. В их числе Михаил Кулеминов, с которым Николай не то что сошелся (в этом мире никто ни с кем не сходился), но все же они держались вместе. Мишке было всего девятнадцать, но он уже научился лишнего не болтать. Припомнили они, однако, давнюю свою встречу, когда оба еще носили форму РОА. Юный Кулеминов состоял тогда в кадетской роте...

В Касабланке они оказались в лагере, построенном во время войны американцами для своих солдат. Всем, однако, еще в Германии обрыдло жить в американских бараках, и администрация пошла навстречу: вот вам, ребята, кирпич, и сами стройте себе конурки. Ради бога! И работа есть для всех. И вот уже Николай — землемер, а Михаил — плотник.

Хозяин же — еще одно воплощение Невзорова, зовут его господин Федченко. Добро пожаловать, дорогие соотечественники! Не думайте, что вы здесь первые русские. О-ля-ля, не только вы рассуждали о преимуществах Французского Марокко, которое хотя и в Африке, но (при наличии денег и документов, конечно) не так уж далеко, скажем, от Парижа...

Шло время. Росло мастерство, на послевоенном буме рос заработок, и с каждым разом, встречаясь в компаниях соотечественников, русские отмечали, что они всё увереннее держатся, всё лучше одеты, всё лучшие комнаты снимают. Нужда постепенно перестала гнуть в три погибели, появились силы, а вместе с ними и желание распрямиться, оглядеться, узнать, что делается на свете и, главное, там, дома.