Человек и закон. Майкопский «Негус»

Но как узнать? Запросить через Международный Красный Крест о судьбе семьи нельзя. То есть, конечно, можно, но опасно: как бы не навредить им, оставшимся там, за железным занавесом. Николай даже не знал, кем он числится дома — пропавшим без вести или убитым. Неизвестно, что лучше. Если пропавший — у матери есть надежда, может быть, сестра ищет по госпиталям, пусть ищет, пусть надеется, но ходят слухи среди перемещенных лиц, дипишников, что в СССР родственники пропавших без вести под подозрением. А вот семьи погибших окружены почетом. Так что неизвестно, что лучше. По тем же причинам нет и речи о том, чтобы послать посылку родным. И уж, конечно, и мысли не может быть, чтобы поехать домой, обнять отца и мать, если они еще живы, повидаться с сестрой. Разумеется, можно добровольно пересечь железный занавес, и, как поется в новой советской песне,

Там, где были лишь тропы зверей,
Мы проложим таежную трассу...

Если, конечно, не расстреляют. В газете «Русская мысль» пишут: в СССР лютует МГБ, как теперь называется довоенное НКВД. Здешние русские совали эту парижскую газету новичкам — те, как правило, по-французски-то не особенно... Николая и Михаила поразило, как много русских, оказывается, живет в этом самом Французском Марокко. Соколов (Шурко) помнил из школьной программы такую страну, но представлялась она ему смутно: коричневые арабы в белых одеждах, желтый песок, плешивые верблюды. И французские колонизаторы в шлемах и со стеками. Николай понимал, что в реальности заграница вовсе не такая, как на карте в атласе, осознавал, что он неучен, но имел все основания полагать, что ни в одной книге из библиотеки Иркутского госуниверситета он бы не вычитал о марокканских русских.

А они здесь были разные. И делились они прежде всего на старых и новых, то есть на тех, кто собственной судьбой или происхождением относился к белой эмиграции, и на тех, кто, подобно Николаю и Михаилу, был оторван от родины второй мировой войной. До Марокко монархисты казались Николаю понятием из того же ряда, что и крестоносцы или опричники — словом, какая-то седая древность. В Касабланке, узнал он, есть организация монархистов. Главу ее, семидесятилетнего сурового старика с книжной фамилией Квашнин-Самарин, Николаю показывали в церкви, куда он стал ходить, потянувшись не к вере, а к соотечественникам. А где еще сойтись вместе русским людям, чтобы начать свои нескончаемые политические споры, как не в православном храме?

Михаил Кулеминов с нескрываемым любопытством смотрел на туристов из Западной Европы, которых все больше и больше бывало в таком экзотическом и таком недалеком для них Марокко. Особенно много приезжало студенческой молодежи — в каникулярные недели. Смотри, смотри, говорил Мишка, вот они, настоящие-то европейцы, вот они какие. Ведь я их раньше только в солдатских мундирах видел... На Николая же эти туристы действовали, как красная тряпка на быка. Он тоже был когда-то студентом. И вставал вопрос, почему даже те английские парни, которые прервали учебу, чтобы повоевать с Гитлером, вернулись в свои колледжи, а он так и не увидит никогда своего родного почвенно-географического факультета Иркутского госуниверситета?

На этот вопрос он получил четкий ответ в одном русском доме, где как-то на Пасху собралась большая компания и Николай за столом оказался рядом с инженером Александром Семеновичем Парфеновым. Пожилой, солидный, он держался с достоинством, вызывал к себе доверие. И как-то так получилось, что Николай пожаловался ему на свою злую судьбу, которая, судя по всему, не даст ему никогда уже свидеться с родными. Не говоря уж о том, чтобы ему, подобно своим сверстникам-англичанам, снова стать студентом.

Парфенов усмехнулся:

— Что это вы, любезный, в вашем-то юном возрасте в мистику ударились? Какая судьба, как она, позвольте полюбопытствовать, выглядит? Имя, фамилия, особые приметы...

Николай стал было объяснять, какой смысл вкладывает он в понятие «судьба» — стечение, мол, обстоятельств, но Александр Семенович и это решительно отмел:

— Вздор, дорогой соотечественник, вздор! Вашу и мою злую судьбу знают в полицейских участках всего мира, хотя она, как все преступники, меняет обличье... Но, пожалуйста, не называйте это судьбой. Это люди, которые захватили власть в нашей стране. Не боги — люди. Значит, другие люди, такие, как мы с вами, могут отобрать эту власть у них. Логично?