Сам Дубай, куда лечу, насчитывает два с половиной миллиона человек, не совсем село, где каждый на виду, но, как пообещал Мещерский, я сразу по прибытии должен явиться в Центральный дворец эмира, где и состоится торжество…
Как Мещерский и обещал, на выходе из аэропорта подошел араб, закутанный с головы до ног в белые одеяния, ну прямо новый пророк, протянул мне пластиковую карточку, похожую на кредитку.
– Сэр, – сказал он весело на английском, – купите карту Дубая!
Я дал ему дирхам, это на случай, если кто смотрит издали, а пригласительный билет сунул в нагрудный карман.
Таксист издали распахнул дверцу для гостя с проклятого Запада. Там, конечно, сволочи, но зарабатывать можно и на сволочах, быстро и без заторов на дороге доставил к великолепному зданию отеля.
На площади в сотне метров от отеля на специальной платформе высится миниатюрная модель будущего здания, высотой метра в три-четыре, даже в таком виде впечатляет, я засмотрелся, да здравствует хай-тек, и пусть даже не в России, это мало что меняет, сейчас весь мир становится Россией, границы исчезают быстрее, чем рассчитывали сами политики.
Я продолжал рассматривать макет, рядом остановился богато одетый араб, сказал на ломаном английском:
– Сегодняшний день эмир объявил выходным!.. Это будет самое высокое и прекрасное здание в Дубае. Здесь постоянно бьют свои же рекорды…
– А когда-то рекорды во всем ставила Америка, – ответил я с подчеркнутым злорадством. – В том числе и по небоскребам.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Вы не американец, верно?
– Я русский, – ответил я скромно.
Он буквально расцвел в улыбке, глаза засияли, как звезды, как только не кинулся обниматься, лицо стало именно таким обнимательным.
– Скверная у гринго нация, – сказал он с чувством, – верно?.. Сплошной разврат и бесчестие!.. Гомосексуализм у них на всех уровнях, какой позор!
Я ответил скромно.
– В России его нет.
Он вскинул брови в приятном изумлении.
– Но как вам удается?.. Они же вылезают всюду!
– Не знаю, – ответил я мирно. – Появляются и тут ж исчезают. Без следа.
Он пару мгновений смотрел мне в глаза, наконец лицо засияло такой радостью, словно встретил давно потерянного брата.
– Ох, вам приходится казнить их скрытно? – сказал он с горячим сочувствием. – Проклятые американцы душат санкциями, потому что сами все гомосексуалисты!…. У нас нет, у нас прилюдно и на площади!
– У вас подлинная демократия, – сказал я с чувством, чтобы он отчетливо расслышал нотки зависти. – У вас воля народа – это все!.. А на Западе правят, увы, захватившие власть чужеземцы…
И на этой грустной ноте, поклонившись, направился к распахнутым дверям отеля.
Мещерский не подвел, портье взглянул в книгу записи гостей и отрапортовал бодро:
– Ваш номер семьдесят седьмой!.. Вот ключ. Ваш багаж, сэр?
– Я безбагажный, – ответил я добродушно, – но на чай носильщику все равно дам.
Номер ошеломляет размерами и роскошью, но Мещерского в расточительстве не упрекнешь, во-первых, здесь все роскошные, во-вторых, эмир доплачивает хозяину отеля, чтобы держал цены низкими и тем самым восторженные туристы разносили по всему свету слухи о необыкновенностях Арабских Эмиратов.
Я посмотрелся в зеркало, костюм сидит хорошо, запонки поблескивают со сдержанным достоинством, рубашка безукоризненно белая, дурацкая бабочка на месте, я и галстуки надеваю достаточно редко, а уж бабочку так и вовсе.
Из зеркала на меня недовольно смотрит крепкий молодой мужчина, высокий и элегантный, широкие плечи и прямая спина, нужно только убрать это выражение с хари, сильные люди всегда невозмутимы.
Он там в зеркальной раме повернулся боком, оглядел меня критически, повернулся другим, тоже мне доктор наук, смотрит так, словно готовится на конкурс стриптизеров.
– Хорош питекантроп, – буркнул я. – Иди, дикарь, и забудь на время, что лет через двадцать начнешь менять это рыхлое вообще-то тело, несмотря на все мускулы, на металлическое. Вот там да, мускулы! Хотя и они уже не понадобятся.
И, чтобы не углубляться в мысли о пугающе сладостной сингулярности, я вышел, запер дверь на изящный, но все же старинный ключ, и отправился к лифту.
Дворец эмира подсвечен снизу прожекторами, что придает его королевской величественности добавочную торжественность и помпезность.
К зданию съезжаются роскошные кареты, запряженные великолепнейшими арабскими скакунами. Как мне кажется, это нехарактерно даже для эпохи Гаруна, тогда даже сам халиф носился верхом на горячем жеребце, но, понятно, теперь даже не всякий араб усидит на конской спине, а что уж говорить о гостях из Западной Европы…
Я отпустил таксиста, с этим разговариваю на арабском, старательно копируя диалект жителя Ирана. К входу, где у меня спросят пригласительный билет, направился с виду уверенный, как сам халиф, но где-то внутри нечто трусливо подрагивает, а вдруг пригласительный билет ненастоящий, а вдруг подделан недостаточно корректно, а что, если меня сразу под белы руки и в кутузку…