Человек из дома напротив

Сергей собирался сразу поговорить с соседями, не теряя времени, но, подъехав к поселку, передумал. Он оставил машину на площадке неподалеку и вошел в поселок. Будка, где должен был сидеть охранник, пустовала. Бабкин свернул направо. Надо было проверить одну идею.

Он задумал обойти линию коттеджей сзади, но столкнулся с непредвиденным обстоятельством: заборы шли сплошной стеной. Это тебе не деревня, раздосадованно подумал Сергей, это элитное жилье, здесь не проберешься огородами. Он крякнул, ухватился за край забора и подтянулся. Спрыгнул на английский газон.

Собачек бы не натравили… И не пальнул бы кто сдуру.

Перебежать, подтянуться, спрыгнуть. Подтянуться, спрыгнуть, перебежать. Пять участков. Шесть. Восемь… «Интересно, что делал бы Илюшин, окажись он здесь со мной? Что делал, что делал… Уселся бы у меня на плечах и критиковал мой уровень физической подготовки».

Невдалеке показался коттедж с башенкой из белого кирпича. Сергей сел возле забора, чтобы его не заметили из окон.

Сафонов видел кого-то внутри. Его это так беспокоило, что он пожаловался сестре. Будь вокруг обычная деревня, Бабкин предположил бы, что за ним следила какая-нибудь безумная старуха, но вряд ли кто-то выстроил здесь дом для одной-единственной безумной старухи.

Нет, с ней была бы сиделка.

А сиделка открыла бы дверь. Зачем ей таиться от соседа?

Отдышавшись, Бабкин осторожно приподнялся. На его счастье, владелец не стал огораживаться двухметровой стеной, а ограничился простым забором. «Камер нет. Или спрятаны очень качественно, что по нынешним временам глупость. Был бы я тупой грабитель, присмотрелся бы к этому жилью: ни собак, ни людей, ни камер…»

Сергей перемахнул через забор. Сливы, сирень возле беседки, небольшой заросший пруд. Возле пруда он задержался, несколько секунд разглядывал буроватую зелень, затем сел на корточки и осмотрелся. Три дорожки, вымощенные плиткой. На стыках высокая, уже пожухлая трава. В глубине сада пышные розовые кусты: сгнившие цветки, упавшие плети.

Окна были плотно задернуты шторами. Бабкин приподнялся на цыпочки и сделал очень простую вещь: поцарапал стекло и убедительно мяукнул – раз, другой.

Нет человека, который не подошел бы к окну, услышав, как в дом просится котик.

Выждав пару минут, он повторил выступление. Даже у заклятого котоненавистника дрогнуло бы сердце, если бы тот услышал его жалобный призыв.

Бабкин отбежал за беседку и стал пристально наблюдать, не пошевелится ли где-нибудь штора.

Десять минут спустя он, не скрываясь, вышел из своего укрытия. Позвонил в дверь, смахнул ногой листья, налетевшие на крыльцо, и пробормотал:

– Надеюсь, с соседями повезет больше.

Кастор

1

Человек в неброской куртке шел по теневой стороне улицы. На глаза ему попалась аптека, он поднялся по ступенькам, примеряя беззаботное выражение лица, но в последний момент, уже взявшись за дверную ручку, передумал. Камеры. Везде камеры. Прежде он был очень острожен, но это не означает, что можно расслабиться.

Жаль, не повезло с троллейбусом. Неплохая была затея, хоть на первый взгляд и рискованная. Однако в юности он пару раз на спор вытаскивал кошельки и отчего-то был уверен, что и сейчас все получится. Пропустить два полупустых троллейбуса, дождаться третьего, в котором толпятся пассажиры. По чужим карманам много не насобираешь, но много ему и не требуется.

Все испортила курица с зонтом. Зачем-то ей потребовалось вытащить его из пакета в ту самую минуту, когда он подобрался к жирному потному карасю в расстегнутой куртке. У таких карасей всегда распиханы по карманам кое-какие деньги. Несильно толкнуть его, выходя, – и вот уже в ладони шуршат две-три пятисотенных.

Но когда он был в шаге от жирдяя, раздался громкий щелчок. В щеку что-то ударило. Первая его мысль была: «Выследили!», – и он рефлекторно дернулся, хватаясь за нож, но вокруг недовольно зашумели, старческий голос воззвал к чьей-то совести, и стало ясно, что, разумеется, никто в него не стрелял.

Курица пыталась сложить цветастый зонтик, огрызаясь на всех подряд. Он провел ладонью по щеке и увидел кровь.

– Да вы человека оцарапали!

– Ничего-ничего, мне уже выходить, – невпопад ответил он и успел выскочить до того, как захлопнулись двери.

Царапина на щеке – паршиво: лишняя примета. Пытаясь поймать свое отражение в окне отъезжающего троллейбуса, он дважды столкнулся с людьми и выругался сквозь зубы. Кровь текла, но взглядов на себе он больше не ловил. Это Москва, детка. Себе дороже таращиться на незнакомцев.

Однако надо бы оценить ущерб. Он отошел подальше, ища подходящую витрину магазина. Все заставлено рекламными щитами… Черт бы побрал дуру с зонтиком! Солнце светит ярче, чем весной, листья сверкают на ветру. Впору было бы углядеть в ее поступке чей-то замысел, но он помнил железное правило: не стоит приписывать умыслу то, что можно объяснить глупостью.

Да и кто попытался бы остановить его таким хитроумным способом?

Разве что тот, кого он ищет.