Человек из дома напротив

меня зовут альдебаран созвездие бешеных псов нет не бешеных но каких почему я не помню

ЩЕЛЧОК

Машина Артема притормаживает перед кафе, Артем смеется, машет рукой из машины: поехали, бурлаки! Мы бежим к нему, вокруг весна, мы будем жить вечно.

я не знаю кто я почему скорлупа трещина в виске если откроется мое лицо что внутри почему я вижу себя как меня зовут где мое имя где моя мама

Илюшин подхватил девушку – она показалась невесомой – опустил на землю и стянул с ее шеи петлю.

Обернулся, приготовившись драться насмерть.

На него смотрел Никита Сафонов. Оцепеневший, перепуганный Никита Сафонов: губы прыгают, в глазах ужас, как у человека, заснувшего в своей постели и проснувшегося на краю небоскреба. В той руке, где был ключ, теперь лежал телефон.

– Откуда у меня?.. – растерянно начал Сафонов. И вдруг с ужасом отбросил его, как смертельно опасную тварь.

Грохот нарастал с каждой секундой. Поезд мчался со стороны Курского вокзала.

Сафонов перевел взгляд на Анну и пошатнулся.

Я пошатнулся. От этого движения со мной произошло что-то странное: мою голову с силой встряхнули, точно пластиковый шар с лотерейными билетами, и каждый билет раскрылся. Крылышки сотен бабочек, готовых взлететь. Вспышки в небе, спустя миг взорвавшиеся огненными цветами фейерверка.

На билетах были не числа, а воспоминания. Я выиграл в этой игре свою память.

Кресло на колесиках. Грузовик возле коттеджа.

Фотобумага плавно опускается в кювету.

Запах проявителя и фиксажа.

Пробковая доска. Я расплачиваюсь в книжном магазине, заодно покупаю маленький блокнот с Тоторо: целая стопка их лежит на кассе.

Электричка. Бегущие лошади на ипподроме.

Нож в моей руке, белый лохматый терьер жмется к стене. Лай, звон разбитого стекла, вопли, хруст веток.

«Ты что, зачем?» – кричит Артем.

Тени деревьев. Люба идет навстречу. Неподвижное тело на парковой дорожке.

Живой Эмиль.

Мертвый Эмиль.

Как я мог развязать руки, если они были связаны?

Почему я был сыт, если никогда не покупал еду?

Откуда взялись деньги в моем кармане?

Что я делал, когда не помнил себя?

КТО Я ТАКОЙ

Макар смотрел на него, онемев. Лицо человека напротив текло и менялось; на поверхность выныривал Кастор и вновь исчезал; тело дергалось; из горла вырывались неразборчивые выкрики; наконец ужас полного, окончательного понимания встал в его глазах, и не осталось ничего, кроме ужаса.

– Это я, – побелевшими губами выговорил Никита. – Все время это был я…

Оглушительный гудок прорезал воздух.

Сафонов перевел взгляд на несущийся к ним состав, и лицо его стало спокойным, как у спящего.

Илюшин понял, что сейчас произойдет. Он инстинктивно отвернулся и закрыл девушку.

Но прежде чем Сафонов успел шагнуть под поезд, рядом, словно из ниоткуда, выросла огромная фигура. Грохот оглушил Макара, его толкнуло к перилам воздушной волной.

Когда все стихло, он поднял голову. Никита лежал без сознания на асфальте. Рядом сидел Бабкин и ругался на чем свет стоит из-за испачканной куртки.

Глава 18

1

– Если бы я не видел его, я бы не поверил, – сказал Макар.

Бабкин молча кивнул.

– Его как будто собрали заново на наших глазах. Разъяли целое на части, затем соединили, а получилось нечто иное. Неудивительно, что Серега не узнал его через прорезь в маске. Это другой человек.

Лишь под утро, иззябшие, они приехали к Маше, и та отпаивала их коньяком, затем чаем, пыталась уговорить на завтрак, но оба в один голос сказали, что кусок им в горло не полезет. «А если полезет, встанет поперек», – добавил Илюшин.

– У него было такое выражение, когда он понял… – Сергей покачал головой.

Маша накрыла его ладонь своей.

– Но кто он, этот второй?

– Функция, – коротко ответил Макар и, глядя в ее непонимающее лицо, пояснил: – Нет личности, есть лишь ее предназначение. Единственные воспоминания Кастора – это горе от потери матери и месть тем, из-за кого она погибла. Я мог бы догадаться раньше, если бы задал себе правильный вопрос: кто никогда не пришел бы убивать Татьяну Порошину, чтобы выпытать у нее информацию? Единственный ответ: сам Сафонов. Татьяна не соврала, они очень любят друг друга. Внутренний запрет на причинение зла сестре оказался сильнее, чем желание отомстить.

– Он называл себя Кастором, – вспомнил Сергей.

Макар кивнул:

– Память одного прорастала в другого, он подбрасывал себе подсказки. Кастор и Поллукс – это из древнегреческой мифологии…

– Диоскуры, – сказала Маша. – Братья-близнецы.

– Наверное, какая-то часть его понимала, что он двойник. В две тысячи двенадцатом он начал убивать своих друзей. Когда расправился со всеми, исчез, и снова возник после переезда в чужой дом. Человек в особняке напротив, о котором Сафонов рассказывал сестре, – это он сам. Наверное, единственный раз Никита был близок к правде: он видел свое отражение в окнах, оно жило собственной жизнью.

– Это он напечатал фотографии?