Человек из грязи, нежности и света

– Что, опять хочешь соблазнить моего папашу?! – усмехнулся он, а Соня сразу же побледнела, и если бы она тут же бы не рассмеялась, Эскин точно бы подумал, что попал в точку. Между тем, Глебу удалось по телефону через посредников продать несколько своих картин с изображением обнаженной Сони в виде чайки, летящей над морем, причем из моря выглядывали три головы, головы Глеба,

Эскина и отца Эскина – дяди Абрама. Голова Эскина улыбалась, голова Глеба плакала, голова дяди Абрама хитро наблюдала за всеми со стороны.

На Эскина эта картина произвела ошеломляющее впечатление, он даже просил Соню больше не давать Глебу слабительного, но Соня была непреклонна.

Она явно стремилась отомстить Глебу за весь его идиотизм, и ее нисколько не пугали последствия.

Глеб же вел себя на удивление спокойно и невозмутимо, он свыкся со своим поносом как с обыкновенным насморком, и на деньги полученные от продажи своих картин, купил себе инвалидное креслице на колесиках и с мотором в 36 лошадиных сил, и устроил в нем что-то вроде биотуалета, а в своих брюках сделал специальный замок на молнии, который полностью или частично освобождал его задницу.

Теперь он брал мольберт и холст с красками с собой и надолго выезжал из квартиры на своем креслице, писать свои картины на улице, на чистом воздухе.

В их жизнь он не вмешивался и жил рядом с ними совсем как посторонний человек. Такие странности поведения Глеба подтолкнули Соню на милость, и она на время перестала давать ему слабительные лекарства.

Глеб тут же на радостях продал опостылевшее ему креслице вместе с биотуалетом, и тут же допился до поросячьего визга. И был он в тот вечер очень страшен с виду и мрачен.

Он как будто уже догадался, отчего так долго не слезал с унитаза, а потом со своего инвалидного креслица.

Будто зверский ураган он, пронесся по всей квартире, задевая и разбивая все, что попадалось при этом ему на глаза, успевая еще громко завывать.

Эскин с Соней быстро заперлись в своей комнате, как когда-то, и очень расстроились из-за того, что Соня прекратила давать Глебу слабительное.

Пока они сокрушались, Глеб взломал крошечный замок на двери и ворвался с диким воем к ним в комнату. Хорошо еще, что он был безоружен, и Эскин успел надавать ему тумаков, а потом отвести в ванную, где прямо в одежде облил его из душа холодной водой.

– Ты молодец! – благодарно шептал Глеб. – Ты настоящий друг! Обработал меня прямо как в вытрезвителе!

Соня тут же внесла Глебу на подносе чашку с горячим кофе и шоколадом, и Глеб расплакался.

– Спасибо, вы настоящие друзья, – стыдливо шептал он, снимая с себя сырую одежду.

А на следующий день он опять сидел в туалете и со слезами на глазах вспоминал про свое удобное инвалидное креслице.

– Кажется, мы поступили нехорошо, – шептал этой же ночью Эскин, обнимая смеющуюся Соню, – мне не нравится твой смех!

– А ты хочешь, чтобы он когда-нибудь нас обоих завалил по пьяной лавочке! – усмехнулась Соня.

– Да, пойми ты, что это не выход! – чуть не закричал на нее Эскин. – В конце концов, с ним можно просто расстаться и выгнать его из квартиры!

– Да, куда он пойдет, у него же нет жилья! – совсем неожиданно Соня наполнилась жалостью к Глебу.

– Можно я посмотрю, как он там? – спросила она у Эскина.

– А чего смотреть-то, сидит он, как и сидел на унитазе, – тихо засмеялся Эскин.

– А тебе, значит, охота над ним поиздеваться?! – насупилась Соня.

– Ну, знаешь, – рассердился Эскин, – это не я даю ему каждое утро и вечер лошадиную дозу слабительного!

– Ты меня не любишь! – заплакала Соня.

– Опять – двадцать пять! – огорчился Эскин. – Я уже не знаю, как тебе угодить?!

– Поцелуй меня! – потребовала Соня и Эскин поцеловал ее, а вскоре они уже совокуплялись, не думая ни о каком Глебе. Ее упругий круглый живот уже как мячик подпрыгивал от их страстных соприкосновений. «Боже, скоро я стану отцом», – думал радостный Эскин.

Потом они лежали умиротворенные, переплетя между собой чувствительные пальцы и вслушиваясь в ночную тишину, лишь иногда нарушаемую громким кряхтением Глеба и шумом смываемой воды.

– Слушай, ну, неужели нет другого средства? – тихо спросил Эскин.

– Ну, подскажи, если ты такой умный! – вздохнула Соня.

Она уже пожалела, что рассказала Эскину о своих уловках. «Уж лучше бы он не знал и жил себе спокойно, – думала она, – ах, поскорей бы приезжал его отец, какой же это мужественный и страстный мужчина!»

А Эскин в эту минуту обдумывал новый способ более гуманного избавления от Глеба.

Ведь избавиться это не значит убить, или, к примеру, довести до скелетообразного состояния. В этот момент Глеб очень громко закряхтел.

– Скотина! Он даже дверь в туалете не закрывает! – пожаловалась Эскину Соня.

– Но он же там пишет свои картины! И если он закроет дверь, то он там совсем задохнется! – возразил Эскин.

– Давай его сдадим в какой-нибудь приют для бездомных, – неожиданно предложила Соня.

– Даже и не знаю, – вздохнул Эскин.

– Тебе, что, хочется до конца жизни пользоваться вместо туалета ванной?! – возмутилась Соня. – А когда ребенок появится, что мы тогда будем делать?!