Человек из грязи, нежности и света

– Это я жестокий, – грустно улыбнулся он, – я, отец твоего будущего ребенка! – и Эскин с размаху дал ей пощечину.

Соня упала ему в ноги и заревела.

Она вся пропахла дерьмом и в прямом, и в переносном смысле, но все равно она притягивала к себе Эскина, как будто чудо природы, доставшееся ему по праву рождения и смерти.

– И за что я тебя так люблю?! – спросил он.

– Наверное, за то, что и все, – всхлипнула она.

– Нет, я не хочу быть как все, – сказал Эскин. Он поднял ее с пола и донес на руках до кровати.

– Мало ли что ты не хочешь! Ты родился как все и умрешь как все! И трахать меня будешь как все! – Соня напрасно злилась на Эскина. Он и сам был не рад себе.

Все, чем он жил последнее время, для него как будто перестало иметь значение.

Он мог любить Соню, а мог и не любить, он мог учиться, а мог и не учиться, он также мог простить отца и кого угодно, кто обладал его Соней, а мог и не простить.

– Ты тварь! – прошептал Эскин, опускаясь перед ней на колени. – Но какая же ты прелестная тварь!

– Не надо, а то я сейчас расплачусь, – прошептала Соня, и Эскин тут же лег на нее, и их губы сомкнулись.

На следующий день, когда Соня ушла в магазин, Эскин позвонил Зэбке.

– Скажите, а он там у вас останется на всю жизнь?! – спросил Эскин.

– А не все ли равно! – сердито ответил Зэбка и отключил свой телефон.

Эскину стало неимоверно тяжело. На какую-то долю секунды он почувствовал себя убийцей.

«Неужели в Космосе у Бога есть прибор для измерения наших чувств», – подумал Эскин и тут же понял, что есть, он ощущал прикосновение этого прибора на собственной коже, и когда входил в лоно Сони, и когда недавно звонил Зэбке, испытывая угрызения совести из-за Амулетова.

Все в этом мире подлежало невидимому измерению, любой его проступок или грех, и любое страдание, связанное с ним. Все измерялось и тут же пряталось в глубину Вселенной!

И для чего?! Неужели только для того, чтобы он потом оказался в нормально отлаженной жизни Всемирного Ада?!

Когда Соня пришла из магазина, Эскин спросил ее, верит ли она в существование прибора для измерения чувств.

– Да, ты, видно, спятил?! – подозрительно взглянула на него Соня.

Глупая женщина, если бы ты только знала, сколько чувств ради тебя было в нем измерено и потрачено навсегда?!

Эскин грустно улыбался на нее и плакал, а Соня резала огурцы, отваривала картошку, делала все, что угодно, только почему-то когда Эскин чувствовал острую необходимость признаться ей в любви, она думала, что он малость свихнулся. Такова природа жалкой логики, она всегда противоречит законам мирозданья!

– А все-таки прибор есть, – с обидой прошептал Эскин, – если я тебя люблю и могу тебе признаться в этом!

– Ну, допустим, есть, – вздохнула Соня, – но разве нам от этого легче!

– Может и не легче, но зато я догадался о его существовании, – Эскин улыбался как ненормальный, а Соня с жалостью глядела на него, и уже в который раз обещала себе больше ему ни с кем не изменять.

А Эскин думал, что если бы этот прибор оказался в его руках, то он смог бы понять причину любовных измен Сони, и может быть даже помочь ей излечить свою любвеобильную натуру…

Глава 23. Жизнь как реалити-шоу

На седьмые сутки дяде Абраму стало ясно, что Рита нашла в его сумке еще три тысячи евро, которые он спрятал в пакете с салфетками.

Он уже испугался, что его заключение в гостиничной сауне может продлится еще на несколько месяцев.

Впрочем, его страх не был лишен основания.

Рита, как только нашла эти деньги, сразу же оплатила номер за весь будущий месяц и пожаловалась главному администратору гостиницы на горничную, которая у нее выманивает деньги лишь за то, что она не доверяет ей в уборке своего номера.

Горничную тут же уволили, а Риту оставили в покое.

Неожиданно ей понравилось слушать под дверью признания в любви дяди Абрама, которые она легко вытягивала из него посредством самых серьезных внушений о возможно предстоящем голоде.

Конечно, это была идиллия, и даже, несмотря на некоторое отсутствие ума, Рита это вполне осознавала, но ей все равно нравилось, когда такой серьезный и солидный мужчина, как дядя Абрам каждую минуту, как только она подходит к двери, весь изливается безумными руладами как майский соловей.

Бедный дядя Абрам, если бы он только знал о том, как любит его слушать Рита, и что все его признания уже давно превратились в скандальное телешоу.

На беду дяди Абрама она наткнулась в гостиничном киоске на книгу рекордов Гиннеса, и теперь решила, что дядя Абрам должен поставить мировой рекорд по количеству любовных признаний.

Она уже спала и видела, как множество людей по всему миру раскрывают эту необыкновенную книгу и читают о том, что дядя Абрам на протяжении нескольких месяцев, и днем, и ночью признавался ей в любви.

Еще она представляла себе, и не раз, как они с дядей Абрамом улыбаются на шикарной фотографии, и как внизу крупным шрифтом стоят их прославленные имена.