Царёв её потом почти не вспоминал. Он, впрочем, не был уверен, что, легко получив её на свободе, ещё до той ужасной части своей биографии, ему бы захотелось и дальше тратить время на соблазнение и короткий роман. Да и лицо не отложилось в памяти как нужно, всё больше сзади помнил картину, как она вибрировала под ним, издавая стоны, а он придавливал ей шею, чтобы звуки из камеры свиданий не могли долететь до вертухайских ушей. Единственное, что зависло на краю сознания, возникая обрывочно, чрезвычайно редко, на совсем короткие секунды и стремительно исчезая вновь, – те волосы её, светлые, волнистые, выпущенные на свободу одним точным движением её красивой руки с тонким запястьем, прикоснувшейся к стянутому на затылке пучку.
Быть может, именно этот участок его памяти, уже сам по себе больной и непрозрачный, к тому же затянувшийся со временем нечистым туманом, в какой-то момент высветлился и очнулся после многолетнего анабиоза, вернув себе прежнюю силу именно в тот день, когда он обнаружил в одном из своих КБ ту светлую свежезавитую голову чертёжницы Цинк. И наверное, именно по этой причине Цинк, Евгению Адольфовну, его жену, в настоящий момент везут в гостиницу, чтобы, дав ей время передохнуть и опомниться от полученных впечатлений, отвезти на городской пляж, где она, наконец, зачерпнув ладонью морской воды, поднесёт её к губам и осторожно прикоснётся языком к теплейшему черноморскому рассолу, испытывая его на вкус.
Но это было теперь. Тогда же, в тот послевоенный год, когда он освободился уже подчистую и с головой окунулся в работу, женщины со второго места в его житейской табели плавно перекочевали на третье, по остаточному варианту: что легко подворачивалось само, то и брал, не слишком затрачивая себя, – просто пользовался, ничего не обещая взамен и не выдавая пустых авансов. Решил, так будет честней для него и правильней для них самих. Тем более что теперь он много времени проводил в Германии, изучая по поручению высшего руководства техническое наследие изобретателей ФАУ-2. Он изучил, конечно, но и улучшил, создав баллистическую ракету с дальностью полёта до 600 километров. И почти сразу вслед за ней – до 3000 км. Ещё спустя короткий срок его невероятные организаторские способности потребовались на новом направлении: в скором времени начиналось строительство посёлка «Зарница», со временем переросшего во Владиленинск – населённый пункт закрытого типа, и теперь ему приходилось постоянно мотаться в эту далёкую казахстанскую степь, чтобы лично контролировать свою часть – закладку основы будущего космодрома…
24
Они встретились лишь под утро, в гостиничном номере. Его привезли, вымотанного, после бесконечных предстартовых проверок: на 8-е августа намечен «Космос 127», он же «Зенит 4», всё нужно успеть выверить и подготовить – чёрта рогатого вместе с дьяволом. Не было ещё такого рода управления из евпаторийского Центра, всем им ещё лишь предстояло освоить такое на деле: думать же о риске не хотелось вообще, всякий риск отныне обязан быть вычеркнут из любого рассмотрения – с «Зенитами» подобное совершенно недопустимо, особенно после того, что случилось с отменой пуска Р – Н «Союз» с беспилотным КК «Союз 7 К – ОК», когда ракета чёртова взорвалась и разрушила стартовую площадку. Она ведь тоже живая, она тоже живёт и так же, как человек, умирает до срока, если нарушена система жизнеобеспечения.
Однако, что намечено было на день прилёта, сделали, как он запланировал. Всех на уши поставил, и всё ради того, чтобы успеть назавтра ещё одну важнейшую программу осуществить, следующую по счёту, но уже свою, личную, не космическую. И снова, чтобы вписаться в план, спать пришлось четыре часа без четверти. «Вполне нормально, – решил он, – могло быть и три с той же четвертью».
Женька даже не очнулась, когда он вернулся, так забылась после всех этих невероятных событий: полёт заоблачный, первый в жизни и без никого, нереальная панорама прибрежной полосы, потом все эти футуристические диковинности, плюс пляж, обед, хоть и без него, но зато с татарскими пельменями татараш и татарскими же пирогами, тоже чудесными – кубете и бурмой.