И она поняла сразу, как только спросил. Отчего-то до этого дня ей такое в голову не приходило, что она вдруг ни с того ни с сего станет матерью. Наверное, это из-за того, решила она уже потом, размышляя на эту тему, что их с Павлом Сергеевичем любовные соединения она никогда не рассматривала как способ закрепить себя в новом статусе царевны. С самого начала, кроме любви и уважения к Царёву, происхождение которых она могла легко и убедительно себе объяснить, присутствовало в их отношениях и нечто другое, воздушное какое-то, неземное, что не сразу удавалось ухватить мозгами. Вероятно, мешало ощущение небожительского устройства в этом человеке, который всё ещё почему-то не стал реальным наместником Бога на земле, но как бы уже и перестал быть обыкновенным смертным, имеющим заодно и туловище, похожее на всякое мужское. Потом, спустя несколько дней после той первой ночи, она поймала себя на мысли, что даже её собственное тело на стадии их первых слияний подчинялось ей с усилием, преодолевая сопротивление, о чём она поначалу не догадывалась, но присутствие которого ощутила задним умом, перебирая по секундам все их совместные ночи.
Было чуднό самой: она даже не сумела ответить доктору на самый незатейливый вопрос насчёт её последних женских дней, хотя бы приблизительно. Тот, признаться, несколько удивился подобной бесконтрольности, но вместе с тем дал единственно верное предписание. Впрочем, мучиться относительно своего безоглядного поведения Жене всё равно не пришлось, уже через сорок минут это просто стало ненужным: гинеколог, к которой её отвезли сразу по убытии терапевта, улыбнулась вежливо и фальшиво, как обычно привечают жён начальственных персон, и поздравила, не снимая с лица всё той же искусственной улыбки, – беременны, беременны вы, товарищ Евгения Адольфовна Цинк.
Царёва привезли под утро, до этого времени работал, и все безостановочно вламывали вместе с ним: предстоял очередной запуск, однако в функционировании стартового комплекса вновь выявились неполадки, досадные, в каком-то неясном звене, причём не в первый раз, но всё на том же месте. Раньше грешили на саму систему управления, на сбой одного из приборов: оказалось дело в другом, ошиблись разработчики циклограммы. Он поручил «прохлопать» всю систему, от и до, вхолостую. Сделали, и обнаружилось в итоге – этот чёртов разгонный блок: был необоснованно заужен интервал поворота гидростабилизированной платформы, что, как следствие, могло привести к выведению космического аппарата на нерасчётную орбиту. В общем, пока не добрались до причин, никто в эту смену комплекс не покинул. И только одно обстоятельство спасло циклограммщиков от смертельного разноса – позвонил «сопроводитель» Евгении Адольфовны, попросил соединить лично и сообщил новость, которую выудил из врачей сразу же, как только Женя покинула кабинет гинеколога.
Он прилёг рядом, стараясь не потревожить её этим предутренним появлением, но она его всё равно услышала. Однако виду не подала и глаз не разомкнула, решила припасти новость до того момента, когда муж обретёт нужную форму, отоспавшись и придя в себя после нервной и неподъёмно тяжёлой смены.
Она пришла будить его в одиннадцать, как он просил: Настасья передала ей это утром, когда Женя завтракала, не дожидаясь мужа. Он открыл глаза, проморгался, тряхнул головой, и резко притянул жену к себе:
– Спасибо тебе, Женюра…
– Что разбудила? – улыбнулась она. – Можешь ещё немножечко поспать, я тебя снова разбужу, и опять за спасибо, хотя мне это очень даже нравится.
– За ребёночка нашего спасибо, моя дорогая, я тебе этого век не забуду, – тихо произнёс он. – Знаю, что нехорошо загодя благодарить, но так уж устроен, извини. Я счастлив, моя хорошая, я просто самый счастливый старый дурак из всех пожилых дураков, которые рискнули заморочить голову собственной чертёжнице.
Она в изумлении уставилась на мужа:
– Паша, откуда ты это знаешь? Я ведь даже Насте не говорила!
Он потёр кончик носа мизинцем левой руки и поцеловал её в ладонь:
– Я это знал через десять минут после того, как ты ушла от этой бабы.
– С тобой опасно жить, Царёв.
– Ну не опасней, чем с другими, – не скрывая радости, отбился тот.
Она театрально вздохнула, с укоризной покачала головой:
– С кем я живу…