Человек из Лондона

— Все это не так… — пробормотал он, впервые почувствовав, что бессилен что-нибудь объяснить. И чтобы не видеть склоненного к нему лица м-с Браун, стал смотреть на море.

— Скажите ей, нет, не мучился.

Молиссон заговорил по-английски. М-с Браун приложила платок к глазам. Малуэн сам повернул в сторону скалы.

— Это далеко? — спросил инспектор.

— По ту сторону гавани, в двух шагах от моего дома.

Сами увидите.

Зимой выдается не более двух-трех таких дней, таких тихих и прозрачных, что хочется услышать колокольный перезвон, как в воскресенье.

— Привет, Луи! — крикнул кто-то, когда они проходили через рыбный рынок.

Малуэн узнал Батиста, который, пользуясь хорошей погодой, вытащил на берег свою шлюпку и перекрашивал ее в светло-зеленый цвет.

— Привет! — эхом откликнулся Малуэн.

Он равнодушно посмотрел на стеклянную будку, сверкавшую на той стороне гавани. Все трое, словно по уговору, шагали в ногу, и у Малуэна не было ощущения, что его спутники — иностранцы.

Они почти не говорили, но м-с Браун уже все знала.

Она не кричала, не угрожала, ни одним жестом не выдала своей муки. Она поняла французские слова, не зная языка. Догадалась, куда они идут, и шла так же быстро, как они, с таким же осунувшимся лицом, неподвижным взглядом и пересохшими губами.

Завидев свой дом на откосе и его сверкающую на солнце стену, Малуэн указал на него Молиссону:

— Вот здесь я живу.

М-с Браун тоже посмотрела на дом.

Они шли все быстрее. Она держала в руке свернутый комочком носовой платок, изредка поднося его к глазам.

Одно из окон второго этажа было открыто. В глубине комнаты кто-то ходил — то ли Анриетта, то ли ее мать.

— Сюда. Только осторожно, дорога плохая.

Они обогнули скалу. Баркас под голубым парусом возвращался в порт, и хозяин его крикнул:

— Привет, Луи!

— Они ходили за устрицами, — пояснил Малуэн.

Он сказал это робко, словно хотел любезностью сгладить воспоминание о своем преступлении. На самом деле все было не так. Он просто подчинялся инстинкту, побуждавшему его быть особенно предупредительным с маленькой м-с Браун, которая не привыкла ходить по прибрежной гальке и сбивала в кровь щиколотки.

Два других баркаса продолжали лов. Прилив прибил их так близко к берегу, что видно было, как дымятся трубки и рыбак прямо из бутылки пьет вино..

— Отсюда уже виден сарай, — сказал Малуэн и добавил:

— Я всегда работаю ночью, а днем на свободе что-нибудь мастерю, рыбачу, занимаюсь всем понемногу. Сам построил сарай для плоскодонки и инструментов.

Он рассказывал об этом так, словно говорил: «Вот видите, какой я. В сущности, я так же несчастен, как госпожа Браун. Мы оба несчастны. Сами видите!»

Он вынул ключ, на который испуганно уставилась англичанка. Тени под ее глазами стали еще глубже, она схватила инспектора за руку.

— Все так глупо вышло, — выдавил Малуэн.

И, согнувшись, словно в ожидании удара, посторонился, чтобы не мешать им видеть.

М-с Браун приросла к месту. Вцепившись в инспектора, она впилась глазами в мертвое тело, потом посмотрела на Малуэна и снова на труп. Она не могла ни говорить, ни двинуться, ни, казалось, даже дышать.

— Вот он! — повторил стрелочник. Колени у него дрожали, ладони взмокли.

— Он прятался в сарае? — кашлянув, спросил инспектор.

— Да. Я узнал об этом, принес ему колбасы и сардин. Видите бумагу на лодке? В ней паштет.

Он смолк. М-с Браун бросилась на землю, прямо на гальку, забилась, закричала, ноги и руки ее свело судорогой. Инспектор опустился на колени и заговорил по-английски. Малуэн не знал, что делать, куда себя девать. Он вытащил платок, благо тот был чистый, развернул и прикрыл им лицо Брауну.

— Заприте сарай, — приказал Молиссон, продолжая успокаивать женщину.

Малуэн повиновался, повернул ключ, положил его в карман и тихо ждал, глядя на море.

Прошло несколько минут. Когда он повернулся, инспектор помогал м-с Браун подняться, отряхивал пыль с ее платья. Не глядя на Малуэна, женщина произнесла несколько слов.

— Она спрашивает, не просил ли он что-нибудь ей передать, — перевел Молиссон.

Что мог ответить Малуэн? Она ничего не поняла.

Все произошло совсем не так. Ведь они дрались, нанося друг другу удары крюком, пока один не смолк. Он задумался. Ему хотелось сделать ей приятное, но в голову ничего не пришло, и он лишь покачал головой.

Его удручало, что он ничего не может сказать, но еще горше становилось от сознания, что единственным человеком, способным все объяснить, был убитый.

— Пошли, — вздохнул он.

И чуть не рассердился, прочитав удивление на лице Молиссона.

— Куда вы хотите идти?

— В полицию.

Неужели он повсюду будет наталкиваться на стену?

Что необычного в его поведении? Произошла катастрофа, такие случается каждый лень. Порой это несчастный случай или кораблекрушение, порой — преступление. Не все ли равно?

Браун мертв. Но вместо него мог умереть Малуэн, и тогда Брауну пришлось бы все объяснять г-же Малуэн.

А если разбираться, кто стал несчастен, так все они несчастны, в том числе ничего пока не подозревающие Анриетта и Эрнест.

— Вернемся в город, а там посмотрим, — сказал Молиссон.

— Как хотите. Только смотреть-то нечего.