Но человек из Лондона не сделал такого шага, не заговорил; его глаза лихорадочно блестели, рот скорбно скривился, он лишь смотрел, как стрелочник проходит мимо.
Малуан споткнулся, шаги его были неуверенными. Он ждал удара или нападения. Он даже почувствовал облегчение, услыхав за собой шаги англичанина.
На остановке такси стояли водители. По тротуару шел полицейский. Малуану ничего нельзя было сделать! Он был в безопасности.
Только почувствовав под ногами рыбьи внутренности, Малуан догадался, что пересекает рынок, но вокруг себя он ничего не видел — и не только из-за густого тумана. Он был поглощен одной мыслью: клоун его преследует.
…Он пришел в себя лишь тогда, когда услышал голос жены:
— Ну, теперь-то ты видишь, что заболел гриппом!
Раз уж речь идет о гриппе, то это целиком ее сфера — повод для того, чтобы варить отвары, принимать еще более грустный вид. Малуан был разбит, опустошен, подавлен, и все же ему нужно было все обдумать.
Но не так, как это делала жена, которая могла в течение трех дней обсуждать покупку кастрюли или бесконечно муссировать вопрос о том, брать ли Эрнесту уроки игры на скрипке, о чем уже больше года говорили и в его семье, и в доме шурина.
Все обдумать! Не исключено, что англичанин бродит возле дома. Ему известно, что Малуан все знает.
Слишком поздно относить чемодан в полицию. Но даже если и не было бы поздно, Малуан решился бы на такой шаг лишь скрепя сердце.
Что произойдет, если англичанин останется в Дьепе? Будет ли и впредь высовывать свою клоунскую голову из-за каждого угла?
Малуан встал с кровати и отворил окно так же резко, как в первый раз, но никого не увидел, кроме жены Батиста, разносившей по домам рыбу, да еще своей жены, которая, поторговавшись, купила сельдь. Опять сельдь!
Он немного поспал. Теперь за пеленой тумана угадывался желтоватый диск солнца.
Накануне в это время Малуан, против обыкновения, был на улице. И может потому, что это не было привычным, он сохранил приятное воспоминание от своего бесцельного шатания, особенно от стаканчиков, пропущенных в «Швейцарии» — лучшем кафе города, а не в какой-то забегаловке.
Легче думать вне четырех стен, среди шума толпы, находясь в движении. Мелочи не заслоняют главного. Он стал одеваться, и тут на шум, как и следовало ожидать, прибежала жена.
— Надеюсь, ты не собираешься выходить на улицу?
Очень хотелось бы избежать сцены, но…
— Оставь меня в покое!
— Потом вернешься и начнешь жаловаться, что заболел! А ухаживать за тобой придется мне…
Не чудно ли получается, живешь с женщиной двадцать два года, имеешь от нее детей, делишь с ней заработок, а по сути дела — чужой она тебе человек! И виновата во всем она — ничего не понимает и вечно хнычет. Она даже и мысли не допускает, что в дни, когда он ходит играть на бильярде, он имеет право вернуться навеселе. Никогда жена не спросит — кто выиграл? Более того, она одна не знает, что он лучший игрок Дьепа!
— Уверяю тебя, Луи…
— Заткнись!
Она спокойно выслушала грубость, раньше от такого слова могла проплакать три дня подряд.
— За семью отвечаю только я, не так ли? — Он смотрел ей прямо в глаза. — Это я работаю! И деньги на жратву тоже я приношу! А если завтра я скажу, что мы богаты? Что тогда? Если завтра я покажу тебе сотни тысяч?
Он вызывал ее на бой. А она отступила, не потому, что была потрясена, а просто хотела прекратить ссору. Но он уже не мог остановиться.
— Может, я на такое не способен? Не так ли ты думаешь? У нас ведь только твой шурин умник, потому что служит в банке. Погоди же! Именно ему я вручу деньги, чтобы он открыл мне счет.
Тут ему полегчало. Он надел свой лучший костюм из толстого синего сукна, какой обычно рыбаки носят по воскресеньям.
— Ты забыл носовой платок, — сказала жена.
— Я ничего не забываю, заруби себе на носу!
Улицы еще не существовало, лишь перед домом был выложен пятачок тротуара. Он обходил лужи, чтобы не запачкать начищенные ботинки. На вершине откоса Малуану встретился Эрнест, который возвращался из школы. Малуан поцеловал сына в холодную щеку.
— Поторопись! Мама тебя ждет.
Наконец он спустился к гавани, убеждая себя, что нужно хорошенько подумать. Время от времени он оглядывался, удивляясь, почему нигде не видно того человека.
IV
Было примерно половина пятого — огни уже давно зажглись, — когда Малуан увидел англичанина, выходящего из почтового отделения. Малуан ускорил шаги, чтобы следовать за клоуном на расстоянии, и оба пошли вдоль витрин.
Что делал этот человек весь день? Спал? Бродил вокруг гавани? Вряд ли, ведь Малуан там прохаживался взад и вперед и наверняка встретился бы с ним.
Англичанин шел быстро. Было холодно. По-прежнему царил туман, и в конце причала продолжала реветь сирена.
У антикварной лавки он свернул вправо. Дальше идти было некуда — короткий переулок вел к дамбе, неподалеку от отеля «Ньюхевен». Над входом в отель два шара из матового стекла светились в тумане, словно две луны. Слева, из абсолютного мрака, доносилось дыхание моря.