Человек из ночи

В течение первых трех-четырех дней мы прочесали левое побережье Амударьи от Чарджоу к югу, углубляясь в юго-восточную часть Каракумов, до границ с Афганистаном. Кое-где обнаружили осевшие стаи «кулиги» шистоцерки, сообщили об этом телеграммами в республиканский штаб «Чусара» и нанесли их месторасположение на карту.

Потом из штаба пришло распоряжение произвести разведку к северу от Чарджоу и, в частности, в междуречье Амударьи и Сырдарьи, к северу от города Бухары. Там, в южной части пустыни Кызылкум, на картах не было обозначено ни одного оазиса. Местные старожилы говорили, что по правому берегу Амударьи, ниже по ее течению, сразу же за железнодорожным мостом Чарджоу, начинаются непроходимые барханные пески, которые вширь и вглубь простираются на сотни километров.

«Эти пески называются «адам-крылган», что значит «гибель человека», — говорили нам. — И никто не помнит, чтобы через них благополучно проходили караваны. Пути через ту пустыню нет».

Самолеты «Р-5» обладали по тому времени довольно большим радиусом действия — километров до четырехсот. Но они были не очень-то надежны. Особенно «строги» при посадке. Тяжелый мотор, чуть что, тормозил пробег или, при неточности касания земли, «перетягивал» легкий фанерный корпус самолета, и он капотировал, то есть становился на нос. Потому при вынужденной посадке в пустыне, даже на такыре, обычно очень гладкой солончаковой тарелке, можно было ожидать неприятностей.

Старший пилот звена Родион Павлович Попов, человек, видавший виды, боевой летчик времен гражданской войны, естественно, решил, что в пустыню «адам-крылган» он полетит сам. А я летал в разведки в паре с ним.

…Часов около шести утра — солнце только что поднялось над высокими тополями и карагачами в пойме Амударьи — мы взлетели с нашего импровизированного аэродрома, сделали над ним положенный круг, чтобы проверить работу мотора, и пошли над великой среднеазиатской рекой вниз по ее течению.

Сводка погоды была благоприятной. Наш метеоролог сообщил нам, что днем, как обычно, будет 35—40°, ветер слабый, ясно. Однако, когда «Р-5» набрал высоту метров пятьсот, по южному горизонту за нашей спиной появилась желтовато-серая дымчатая полоса. До этого мы такой облачности здесь еще не наблюдали. Она стала еще более отчетливо видна, когда Родион Павлович резко изменил курс и повел машину перпендикулярно широкой ленте реки кофейного цвета, на восток — в пустыню Кызылкум.

Сразу же за Амударьей под нами начались барханные пески. С птичьего полета они были похожи на недвижные желтые волны, изрябившие поверхность земли от края ее… и до края. И вскоре мы точно висели над медленно проплывающим назад бесконечным, бескрайним мертвым пространством.

Я внимательно вглядывался в однообразное, плоское лицо пустыни. Лишь кое-где барханы-волны немного сглаживались, и тогда на них были видны, как серые мелкие оспинки, заросли саксаула. Оазисы нигде не появлялись.

— Ну зачем сюда лететь этой чертовой саранче? Ей же здесь поживиться нечем, — сказал Родной Павлович. — Давай, Виктор, еще километров пятьдесят пройдем — и обратно. К тому же не нравится мне вон то… Да посмотри ты направо.

Я оторвался от своих наблюдений и взглянул на юг. Та желто-серая дымчатая полоса над горизонтом как бы вспухла и теперь довольно высоко висела над краем земли. Точно дым огромного пожара, который бушевал где-то далеко-далеко, поднялся в небо.

— Что это, как ты думаешь? — спросил я.

— А кто его знает! Одно скажу — погодка меняется… Ветер усилился. Бьет в правый борт. Видишь, как сносит с курса?

И вдруг впереди сквозь мерцающий круг пропеллера я увидел темную на желтом фоне барханных песков продолговатую тень. Родион Павлович тоже увидел ее.

— Что-то там есть! — крикнул он. — Вроде какой-то оазис…

Скоро мы оказались над неширокой, плоской долиной. По своим очертаниям она походила на лист ивы. Сжатая барханами долина была живой в этом царстве мертвого песка. Редкие по окраинам, густые к осевой линии «листа», там зеленели кустарники и травы. В нескольких местах, в особо густой, седоватой зелени, — видимо заросли камышей, — поблескивала вода!

Попов заложил вираж, самолет снизился и пошел над долинкой, вдоль нее. С небольшой высоты стали явственно видны и заросли, и луговины, и небольшие зеркальца воды. Какие-то птицы взлетали и метались, суетились. Два сайгака стремительно помчались в сторону песков.

Жизнь, жизнь была здесь, среди песков. Но долина была безлюдной. Ни человека, ни жилья…

Внимательно осматривая растительность, я нигде не обнаружил характерных пятен саранчовых «кулиг». Не было видно нигде и съеденных участков камыша или кустарников.

— Здесь как будто чисто, — сказал я Родиону Павловичу. — Облетать еще раз не будем.

— Значит, домой… — ответил он.

Но, поднявшись немного, в нескольких километрах за этим оазисом мы увидели другой точно такой же, потом третий, четвертый и поменьше и конечно же повернули туда и их обследовали.

— Давай все же домой, Виктор, — сказал минут через двадцать Попов как-то тревожно. — Ты что, не видишь, что начинает твориться?