Читаем Человек из ночи полностью

— Развалины древнего Мерва, — сказал он. — Давным-давно это был огромный город. Видимо, самый крупный во всей Средней Азии. Важнейший торговый центр. Почти миллион обитателей. А вокруг расстилались плодородные поля. Чингисхан взял город и отдал его на разграбление. Все жители были уничтожены. Все! Миллион… Дома сожжены или разрушены. Оросительные системы повреждены. И тогда сюда пришла пустыня…

Щербиновский помолчал немного и продолжал:

— И может быть, именно потому, что здесь, на Мургабе, и по всей Южной Туркмении, вдоль горной системы Копетдага, на востоке по Амударье и Кашкадарье, в Узбекистане по Зеравшану и Сырдарье, — везде испокон веков, столетия — нет, тысячелетия, было развито земледелие, было много зелени, — сюда и привыкла лететь саранча из голодных иранских и афганских нагорий! Своим инстинктом она «знала», где есть пища.

…Самолет со Щербиновским стартовал первым и взял курс на юг, к Иолотани. Мы с Родионом Павловичем Поповым получили задание облететь северную часть Мургабского оазиса по границе его с Каракумами.

Ранним утром панорама земли с птичьего полета выглядит особенно рельефно. Косые лучи солнца выявляют тенями все неровности. Заметны даже малые кочки и бугорки, канавки и заросли кустарников. И когда мы взлетели и набрали высоту метров двести, я удивительно отчетливо увидел под крылом грандиозные останки древнего Мерва. Они занимали огромную площадь, ограниченную мощными стенами, во многих местах еще хорошо сохранившимися. Стены образовали правильный квадратный четырехугольник. Внутри его был хаос развалин, полузасыпанных светлым песком. И все же в этом хаосе можно было увидеть следы нескольких прямых улиц, идущих, очевидно, от ворот в стенах, площади, остатки больших зданий…

— Да, городок был не маленький! — сказал Родион Павлович, когда мы сделали над развалинами круг. — А вот там, посмотри, еще есть…

В нескольких километрах от древнего Мерва я увидел еще более поглощенные песками пустыни останки другого древнего поселения. Вообще, вглядываясь в панораму земли, я вдруг стал различать под ребристой поверхностью молодых, невысоких барханов то, что здесь когда-то было. С поверхности земли этого я никогда не замечал.

Легкой, но все же совершенно ясной синеватой тенью чертили пространство под крылом давно уже сухие магистральные каналы древней оросительной системы. От них ниточками тянулись арыки. Они покрывали зыбкой мозаичной сеткой нескончаемые пески, под которыми лежали погребенные ими поля. Следы оросителей уходили далеко к горизонту, в пустыню. То тут, то там солнечные тени выявляли неправильной формы холмики — руины отдельных строений. Среди них попадались округлые бугорки, и я подумал, что это, наверное, засыпаны мусульманские надгробия — мазары, часто венчавшиеся куполами.

Когда-то цветущая земля, как старая, потрескавшаяся картина, лежала внизу. Прошлое ее сигнализировало солнечными тенями. Это было эхо истории…

Взирая на эту удивительную картину, я как-то невольно продолжил свои размышления, начатые там, под гребнем бархана пустыни «адам-крылган», раздумывая о пустынях Земли вообще, об их агрессии в отношении человека. Ведь и Сахара когда-то была меньше. Во времена фараонов там было множество плодородных оазисов, была живая жизнь, а не камень и песок.

И мне вспомнилась книжка, изданная в Калуге мало кому известным тогда изобретателем Циолковским. Мне дал ее его друг Владимир Васильевич Ассонов. В книжке были очень интересные мысли и проекты борьбы с пустынями.

— Ты что, спишь, Виктор? — оторвал меня от дум Попов. — Смотри, вот на этих зарослях, по-моему, сидит эта чертова саранча!

Я и не заметил, как Попов развернул наш «Р-5», и теперь самолет шел над окраинами Мургабского оазиса. Внизу, по протокам небольшой реки Мургаб, встречались небольшие болотца, заросшие камышом, и заросли голубоватого кустарника — джиды и колючника. На одном болотце камыши были точно выжжены или выкошены пятнами. А по краям этих пятен на зелени выделялись коричневатые потеки.

Попов снизился и сделал круг над болотцами. Теперь сомнений быть не могло, здесь действительно осела на кормежку стая шистоцерки. «Кулига» ее была небольшая. Но сколько «кубышек» могли отложить миллионы саранчуков этой стаи! Я сориентировался, отметил на карте местонахождение «кулиги» и крикнул Родиону Павловичу:

— Давай дальше…

Часа за два полета дальше по окраине оазиса мы больше саранчи не увидели. Встретились лишь несколько очень небольших «кулиг» на обочинах нолей к востоку от города Байрам-Али. Но эти стаи шистоцерки уже «доколачивали» отряды местного населения.

На аэродроме мы застали вернувшегося несколько ранее Щербиновского. В южной части Мургабского оазиса он тоже не нашел крупных скоплений вредителя.

Тем не менее, уезжая, Николай Сергеевич поручил нам совершить еще несколько разведывательных полетов в этом районе, а затем прибыть в Ашхабад.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее