Человек из Оркестра

Особенно понравилась женщина. Ее лицо как бы под вуалькой, источало столько приветливого счастья от встречи, с ним. Это, пока он стоял рядом с ней, относилось только к нему.

А мужчина со снятой шляпой подтверждал, что — да, здесь ждали и встретили, и рады видеть именно его, на которого всем давно было наплевать — и в столице, и матушке, и подругам её, и особенно морю.

А эти двое, на этом пустом ночном перроне, застыли в ожидании и вере, что он обязательно приедет.

Так и случилась эта нечаянная и странная дружба между этой бронзовой красотой и им.

Он не мог этого объяснить, но он настолько поражен первым впечатлением, приветливостью и доброй радости себе, что искал повода, чтобы увидеть и прочувствовать это состояние еще и еще раз.

Он понимал свое это чудачество и неправоту, но каждый раз, въезжая с поездом на платформу, он выскакивал на перрон и снимал кепку перед дамой и приветствовал мужчину в застегнутом пальто изысканным поклоном. И осознавал он одно, что есть особая точка притяжения в этом мире, где он увидит пару, которая в любой житейский и морской шторм ждет его, и рада ему. Без корысти всякой и обмана.

Он было один раз взял с собой жену и детей, ему было интересно, увидят они бронзовую пару. Нет, не увидели. Жена раздраженно пообещала:

«Никогда больше не поеду поездом — что за блажь!» — жена чуть не налетела на бронзовую пару, но обошла.

«Блажь», — повторила она.

А он тихо обрадовался даже тому, что никто больше не видит этих двух людей, как видит он. И он никогда не станет делать селфи с ними. Это было бы оскорбительно. Он лучше приедет. Поездом. И никакая это не блажь. Радость.

Пёстрая тетрадь,

14 октября 2020

Лицо

Устарела в наши дни обличительная фраза «потерять лицо». Это раньше этим можно было устыдить человека, даже убедить его заглянуть в урну, чтобы найти это самое лицо. Так это было неприлично в жизни — потерять лицо. Это и уважение потерять, и окружение, и прочие атрибуты устроенной жизни.

Теперь лицо потерять невозможно. Потому, что никто и не заметит потери. Утром, если что, заменят пустое лицо макияжем — женщины. Мужчины же — отрастят моднющие усы и щетину. Замаскируют этим пропажу этого самого лица. Да так лихо, целый арсенал косметики, бритв и прочего инструментария — напустят такого туману, что никто и не заметит, ваше это лицо или не ваше. А что еще реальнее — никто никого не знает, лица другого, и своего тоже. Потому как это стало неважной сутью. И потерять лицо нонче невозможно, для этого вначале его нужно обрести.

Такие минорные мысли думались Таисии, пока ехала она своим привычным маршрутом в старый свой дом на окраине.

На работе случился конфликт — Таисией, с её стажными заслугами и старательностью, грубо пренебрегла новая секретарша шефа.

Таисия от выговора этой тощей пигалицы вышла из себя. И чтобы не потерять лицо свое, написала заявление об уходе. И хлопнула громко дверью. Лица она не потеряла, но потеряла работу, которую больше выполняла по инерции и накатанному знанию своего дела.

Неожиданно это случилось и немного пугало. Уход с работы не входил в жизненное расписание Таисии, но она чувствовала, что поступила правильно. И за этим неожиданным разрывом с насиженным местом маячил какой-то судьбоносный посул, как бы в благодарность за ее сохранившийся облик.

И Таисию это несколько успокоило. Она вышла на своей последней остановке и пошла вниз по голой вытоптанной тропинке к дому.

Дома она поставила чайник, сварила кофе, села на краешек странного неустойчивого, но с корнями в этот пол, столика. Угол его был всегда застелен белой салфеткой, и ставя на нее чашку с кофе, Таисия увидела свое отражение в зеркале. Увидела там свое давно знакомое лицо, с конопушками рыжинок и пушистыми, тоже с рыжинкой, волосами.

Затянувшись дымком любимой сигареты, она вытянула длинные свои босые ноги и вздохнула. Хорошо бы вот так, сидеть и сидеть, у краешка стола. Видеть себя в зеркале сквозь дымок сигаретки. И сидеть в этой радости долго-долго, не впуская никого в этот дом. Потому что при любом визите, даже любимых людей, она терялась и теряла замечательное свое гордое лицо. Оно разбивалось о бестактные вопросы визитеров, о корыстные просьбы их. И Таисии приходилось искажать лицо доброй улыбкой и отвечать, и обещать.

А потом долго приходить в себя после ухода мам чьих-то, теть, подруг. Все уже приходили без лиц, одна корысть, а она свое теряла от их бесстыжести и своей слабости, неумению противостоять этому вежливому хамству.

В дверь позвонили. Таисия вздрогнула. Она никого не ждала, тем более — без звонка.

Но позвонили еще раз.

Таисия открыла. Перед ней стояла та самая секретарша. Слегка запыхавшись, она почти пропела:

— Что у вас с телефоном? Не дозвониться. Шеф срочно хочет видеть вас. Я не стала отдавать ваше заявление. Извините меня…, — быстро, как СМС, отпечатала в пространстве секретарша.

Таисия сразу поняла, что шеф наорал на эту пигалицу. Ведь сегодня они должны были пойти на важную, как всегда, встречу.