Человек из Оркестра

Он открыл дверь кабинета и, стараясь улыбнуться, пригласил первого пациента. Это был молодой еще человек с белесыми тощими усиками.

Касаткин взглядом приблизил лицо посетителя к себе и вдруг, неожиданно, спросил:

— Что вам мешает в жизни?

Молодой человек не отвечал. Взгляд его был устремлен на милую медсестру, глазастую и длинноногую. Она вышагивала от шкафчика к своему столу и, казалось, каблуки ее сломаются под величием ее же груди.

Касаткин постучал ручкой по столу, привлекая внимание пациента к себе. Тот с трудом переключил в себе какие-то рычажки и уставился на доктора.

— Что жить-то мешает, что раздражает? — повторил он свой вопрос.

Пациент, слегка опешивший от услышанного, пожал неуверенно плечами.

А взгляд его тянулся всё в сторону сестрички.

Касаткин сдался и спросил банально:

— На что жалуетесь?

И паренек стал жаловаться каким-то неожиданным фонтаном скрипучих каких-то слов.

Касаткин слушал и молча думал, как правильно он хотел помочь этому парнишке, и понимал, что вопрос его никак не состыкуется с понятиями этого молодого человека.

Наконец, тот отчитался, зачем пришел.

— Кашляю, — тихо признался он.

Касаткин приказал ему раздеться до пояса, прослушал его очень внимательно. Хрипов никаких не было, и Касаткин предположил: «Аллергия». Температура тоже оказалась нормальной. Но паренек, прямо в кабинете, громко раскашлялся.

Касаткин, глядя на покрасневшее лицо паренька, сразу понял, увидел все его проблемы.

— Нас в этот мир больше не пригласят, — зачем-то сказал он вслух.

Парень перестал кашлять и переспросил:

— Куда не пригласят?

— В эту жизнь, молодой человек.

Касаткин имел настоящее медицинское образование, которое подразумевало безбожие. И поэтому эта, непривычная для его атеизма мысль о приглашении — поразила его. Будто окликнул кто-то громко и заставил его этого нелепого кашляющего пацана пожалеть сильно и разобраться с его болячкой.

— Вас что-нибудь раздражает сильно? На улице или дома?

Парень опять закашлялся, но косил всё глазом на пышную челку медсестры. А для доктора он только пожал плечами в ответ.

Касаткин стал заниматься компьютером, потом рецептом.

— Меня раздражает шерстяной магазин.

— Это как? — опешил Касаткин.

— Там, где шерсть продают, и шмотки из неё.

Касаткин внимательно и долго оценивал ответ и поставил диагноз:

— У вас аллергия на шерсть. Не ходите в этот магазин.

— Не могу, там работает Варя, — тихо пояснил пациент ласковым шепотом.

И имя «Варя» он произнес таким нежным шепотком.

И тут Касаткин, с ужасом для себя, вдруг разом увидел будущую жизнь этого мальца, в которой он всегда будет кашлять, потому что «Варя там работает».

Он женится на этой Варе, и она будет приносить из магазинных распродаж дешевые шерстяные вещи, и он будет кашлять, кашлять и не посмеет понять от чего. Он и сейчас сидел одетый в колючий серый вязаный джемпер.

— Мне бы таблеточки какие-нибудь, — сказал паренек.

Касаткин хотел было рассказать ему обо всем, что он понял, но сдержал себя — понял, как бесполезно руководить чужой жизнью. Даже если ты всё понимаешь о ней и знаешь способы избежать её пожизненного коварства.

Но он промолчал, выписал рецепт, который не мог спасти паренька, протянул ему и, на всякий случай, спросил:

— Кошки, собаки в доме есть?

Молодой человек отрицательно покачал головой.

— Мама говорит, что от них — одна грязь.

Стрельнув еще раз взглядом на сестричку, которая встала и пошла к стеклянному шкафчику, паренек взял рецепт, поблагодарил и вышел.

— Жалко его, — вдруг сказала сестричка.

— А знаешь, почему? Потому что в эту жизнь нас больше не пригласят, — но голос Касаткина прозвучал не так уверенно.

Ему хотелось догнать парнишку и подробно рассказать о причинах его кашля. Он, Касаткин, ясно увидел, как вырос этот человек у строгой мамы, а потом нашел Вареньку в шерстяном магазине, где его свыше предупредили аллергическим кашлем: «Беги, беги отсюда». Что Варенька — это вовсе не обязательно, ведь увидел он в кабинете медсестричку. И глазел на неё. Значит, может видеть что-то еще, кроме привычных вещей и людей.

— А еще, — продолжала размышлять сестричка, — свитер на нем, очень уж колючий.

— Вот именно, — Касаткин вырвался в коридор, чтобы догнать пацана, но его уже не было.

Зато из очереди к нему рванула толстуха Тимчина, которая домогалась от него помощи.

— Дмитрий Сергеевич, можно?

Касаткин остановил её натиск рукой и скрылся в кабинете. Он выпил залпом стакан воды, принял таблетку антиаллергена, сел за свой стол, и стал ждать, пока в нем все успокоится, перемудрится и встанет на свои места.

Обычный прием, и никаких философских выпадов…

И не надо спрашивать, задавать ненужные вопросы, сбивать с толку бессмысленной фразой, что в эту жизнь нас больше не пригласят.

И Касаткин признался себе — что ему каждый раз хотелось услышать от ви-за-ви опровержение. «Позовут, пригласят, похвалят чуть и простят». Касаткин сам гнал от себя такие мысли. Стыдился их. Образование и очередь в коридоре не позволяли.