Человек из Преисподней. Крысы Гексагона

Бугор Пищеблока молчит и задумчиво смотрит куда-то сквозь меня. Он оценивает. Думай, Шашлычок, думай. Я сказал тебе лишь первый пункт из заготовленных. Но есть и другие – и я обязательно озвучу все. Таких, как ты, Комбриг не дал мне ломать самостоятельно – такие, как ты, были предварительно оценены и для каждого выбран самый вероятный сценарий вербовки. Сказано же Комбригом: кто владеет информацией – тот владеет миром.

– Я человек не очень-то доверчивый, Лисенок, – Шашлык очнулся и теперь снова вопросительно смотрит на меня. – Внешние силы… – он словно пробует эти слова на вкус. – Маловероятно. Гексагон стоял сотню лет – и вдруг с нихера кому-то понадобился?.. Вот прям чую лажу.

Я пожимаю плечами.

– Ты можешь чуять все что угодно. Но факты говорят о другом. Уже сейчас мы имеем сотню стволов. И все это – с подачи того человека. Уже сейчас мы работаем над увеличением численности… – тут я немного привираю – но самую малость, только лишь в сроках. Потому как абсолютно уверен, что рано или поздно эти сотни стволов будут у нас. – Уже сейчас идут работы по подготовке к подрыву не только Северного модуля, но и остальных. Крысюков в Гексагоне девяносто тысяч. Противника – от силы десять. Да и то распылены по модулям. Соображаешь?

Шашлык молчит и с отсутствующим видом барабанит пальцами по нижней губе. Задумался, шкура…

– Есть и еще нюансы, – продолжаю я. – По агентурным данным… – здесь я снова делаю паузу, давая ему осознать мою причастность и вникнуть в это охеренно крутое словосочетание – «агентурные данные», – машины и кадавры не будут выступать единым фронтом. Они расколоты, подчиняются разному начальству. Машинами заправляет искуственный интеллект Завода, кадаврами и капо – Смотрящий. Человек. Разногласия зашли слишком далеко, и в предстоящей мясорубке каждый будет за себя.

– А другие механизмы? – спрашивает Шашлык, и я понимаю, что он уже подается. – Те, которые на Заводе. Я редко поднимаюсь – но видел. Эти, как их… бармалеи, там… большие платформы… да и остальные…

– Им запрещено спускаться в Гексагон, и Завод не может обойти запрет. Да там и своих забот будет достаточно – когда ударят снаружи, им уже будет не до нас. А скорее даже и КШР наверх оттянутся.

– Ишь чего, ты подумай… – удивляется Шашлык. Он уже утерял ту уверенность, с которой сидел передо мной в начале – и я понимаю, что момент настал. Пора выдернуть у него из рук синицу, оставив только журавля в небе. За которым он и потянется.

– Короче. Думай, Шашлык. Думай. Механизм уже запущен. Подготовка ведется. Организуют ее люди куда более грамотные в этом деле, чем я. Если хочешь – я устрою вам встречу. И знай: с тобой или без тебя – мы все равно запалим Гексагон. От тебя уже ничего не зависит. Вообще ни от кого ничего не зависит. Теперь только вперед. Но как только начнется – останется только один принцип: кто не с нами – тот против нас. И для тебя же будет лучше, если ты окажешься по правильную сторону баррикад.

Шашлык снова молчит – и по его хмурой роже я вижу, что синичка рвется на волю. Сытая и довольная жизнь ускользает – и теперь остается только тянуться за журавлем. Всё или ничего, Шашлычок. Всё – или ничего.

– Что будет после? – наконец спрашивает он. – Вы думали об этом? Я не говорю о том, что ляжет куча народа; я даже не говорю о том, что всех нас ждет абсолютное изменение нашего гребаного уклада… Да, пусть и гребаного – но уже давно устоявшегося и привычного. Вот, мы победили. Но что потом?

Потом? Молочные реки, сука, и кисельные берега! Вот что. Откуда я знаю? Мы почему-то не говорили об этом с Комбригом – но, как я понимаю, Гексагон возьмут под себя другие силы. Те, что стоят за ним и такими, как он. Ведь он говорил, что Гексагон нужен им. Мы будем свободными! И это всяко лучше, чем, не видя жизни, пахать на Завод и Смотрящего.

– Потом ты будешь свободен! – говорю я. – Понимаешь? Мы никогда не знали, что такое свобода. Свобода – это когда нет решеток и замков, нет капо, которые в любой момент могут отмудохать тебя дубиной, и нет контроллеров, которые следят за каждым твоим шагом и готовы всадить в тебя заряд картечи. Свобода – это когда ты жрешь нормальную еду, а не то говно, которым пичкает нас твой Пищеблок. Свобода – это когда ты спишь сколько хочешь и когда хочешь; и спишь в своей берлоге, а не в общей камере. Свобода – это когда нет вони сотни чужих ног, никто не пердит сожранной за ужином пайкой и никто не пиздит сам с собой во сне. Свобода – это когда ты встаешь не по подъему и ложишься не по отбою. Свобода – это когда ты никому ничего не должен.

Он смотрит на меня – и вдруг горько усмехается.