Человек из Преисподней. Крысы Гексагона

Дыра и правда есть – вот только не в сите, как я подумал с перепугу, а в решетке, закрывающей боковой перепускной канал. Этот канал используется тогда, когда коллектор за ситом выводится из работы для чистки – и река говна в этом случае устремляется в сток обходным путем. Решетка перепускного канала тоже должна быть в целости – вот только сейчас я этого явно не наблюдаю…

Дыра есть – и она немалого размера. Я бы даже сказал – охеренного. Как будто здесь пролез и ухнул в коллектор какой-нибудь бегемот. Вот только... Подсвечивая фонарем, я осматриваю решетку – и меня вдруг начинает слегка потряхивать. Я не сыщик или типа того – но даже моих дедуктивных способностей хватает, чтоб понять ненормальность дыры. Да и шрам начинает зудеть… Решетка – распилена! Ясно виден четкий ровный след отреза! Ножовка по металлу, не иначе. Интересные дела творятся…

Я продолжаю осматривать разрыв – и делаю второе открытие. Края решетки уже начинают ржаветь – и это значит, что пилили ее не вчера и даже не в эту декаду. Но почему тогда не заштопали ремонтники? Сток проверяют ежедневно и ежедневно же выгребают мусор, скопившийся у сита. Давно уже доложили бы капо. А вот поди ж ты…

Впрочем, объяснение есть. Мы работаем уже третий час – и мой гребец заметил дыру вот только что. Вполне возможно, что и все предыдущие бригады не приглядывались. Решетка обводного канала утоплена в нишу, она в сумраке, так что и не вдруг разглядишь – и кому охота лишний раз смотреть по сторонам, если взгляд натыкается только на говно?..

Надо доложить. Обязательно надо доложить. Следы распила четко указывают, что из Гексагона кто-то сделал ноги. Нужно быть полностью отмороженным, чтоб решиться на это, лабиринты стока могут завести куда угодно; заплутаешь – так и подохнешь там, в темноте и одиночестве. Я отчетливо представляю эту жуткую смерть – без света, один в страшном черном лабиринте – и меня передергивает. Стремная хрень… Как бы ни было погано в Гексагоне – здесь хотя бы можно жить. Но окончить свои дни в темном склепе под толщей бетона, без надежды выбраться… какая смерть может быть страшнее?

Впрочем, следующая мысль куда интереснее. Что если этот кто-то не вылезал наружу – а наоборот? Что если он влез внутрь? Тем более, что и ходят разговоры о разных чудовищах, живущих в стоках. Но распил явно говорит о том, что через решетку прошел кто-то разумный. Кто-то, умеющий обращаться с инструментом. Что это означает? Не знаю. Но наверняка это интересная информация. Все же обязательно надо передать. Я доложу капо-два, капо-два передаст Главглаву, тот – наверняка Смотрящему. Глядишь – еще и поощрение получим… Дело-то серьезное.

Мой багорщик вдруг дергает меня за рукав. Оборачиваюсь – и он показывает в узкую кишку стока, ведущую к выходу. Там слышны гулкие шаги и маячит свет фонарей.

– Кажись, смена?

Я киваю, возвращаюсь к своему месту на поребрике, сгребаю в охапку сокровища и по одному сую их в левый бахил. Хабар мало найти и отмыть – нужно протащить его в камеру. И это тоже задачка не из легких. Впрочем, если понадобится – меня есть кому прикрыть. Ну а нет… Химия все чаще кажется мне вполне привлекательным выходом.

День идет к концу, и значит, скоро нас ждет маленький кусочек личной жизни. Наш отряд собирается на своем месте посреди Плаца, строится, поджидает остальных. Язык на плечо, опущенные плечи, усталость в глазах… и вонь. Вонь ОЗК шибает с ног, и остальные отряды, постепенно заполняющие Плац, стараются держаться подальше. Но вонь – это хорошо. Вонь означает душ. Да и пора бы – сегодня девятый день, законная помывка. Я стаскиваю остопиздевшую маску и с яростью начинаю чесаться – скребу ногтями щетину на щеках и бороде, начесываю подбородок и шею… Кожа под пальцами подается, скатывается мелкими шарушками, летит за воротник, отчего сразу начинает чесаться и там. Да уж, точно пора. Пот, каждый день оседающий на коже, за неделю превращается в липкую пленку, обретая осязаемую толщину; она подается под пальцами – сколько ни наяривай, а катышки появляются снова и снова.

Капо объявляются все вместе, кучкой – пятеро бригадных и старший, капо-два.

– Ну чо, ландыри, устали что ли? – они весело ржут. – Сколько начерпали? Перевыполнили план?..

План…

Тупая злоба плетью хлещет меня, и я опускаю взгляд. Она течет через край, наружу – и тогда начинают дрожать пальцы. Желтый стучит меня кулаком в бочину – предостерегающе, чтоб я пришел в себя. Я поднимаю глаза и смотрю на черножопого ублюдка, донельзя довольного собой, собственной жизнью и ее благами. Мы – крысы, трудовой ресурс, рабы и живые мертвецы. Расходный материал. Мои предохранители давно сгорели, и я чувствую, насколько просто мне будет слететь с резьбы – сорваться и сотворить с капо локальную мясорубку, с кровищей, вбитыми в мозг носами и свернутыми набок челюстями. Именно в такие моменты и приходится сдерживаться и сжимать зубы. Вроде бы я хотел доложить о решетке? Да хрен вам в рыло, гандоны! Как-нибудь без меня…