Человек из прошлого

— В этой второй части пьески, вы, однако, допускаете еще одну фатальную ошибку: ликвидируя одни следы, вы в спешке оставляете новые. Если бы вы вышли на лестницу, то и сейчас могли бы заметить, что при монтировании и демонтировании пластмассового включателя вы в нескольких местах поцарапали стену, что можно установить даже без лупы на фоне заплесневелой штукатурки. Но эта ошибка, хотя и фатальная, бледнее в сравнении со следующей вашей глупостью. Не найдя записную книжку в ящичке, вы решаете, что Медаров действительно оставил улику на хранение у Андреева. Догадка ваша правильна. Прежде чем приступить к действиям, вы навещаете Илиева, чтобы на всякий случай выяснить, не вызвала ли смерть Медарова каких-либо сомнений у органов власти. Скажу попутно, что этот ваш сиреневый одеколон ужасен. Я побывал у Илиева ненамного позже вас и чуть не задохнулся от благоухания. Здесь, в этой лавке старьевщика, тоже пахнет отвратительно. Если бы вы догадались в тот роковой вечер пролить один-два флакона вашего одеколона, Медаров испустил бы дух и без электрического тока. Но то, что было, было. Итак, посетив Илиева, вы убеждаетесь в том, что ваше преступление осталось нераскрытым, и тут же приступаете к осуществлению проектируемой глупости: совершаете обыск в квартире Андреева, отправив его предварительно на фиктивную встречу в Княжево. В своей мании непогрешимости вы даже не допускаете мысли, что кто- нибудь мог связать несчастный случай с Медаровым с кражей у Андреева. Зная скрытность Медарова, вы были уверены, что Андреев и понятия не имел о значении предмета, который хранил у себя в доме. Следовательно, если записная книжка исчезнет и Андреев даже обратится в милицию, обыск сойдет за обычную кражу, поскольку обнаружится пропажа денег и одежды. На вашу беду, как Андрееву, так и милиции уже было известно, кто тот единственный человек, который интересуется записной книжечкой в коричневом переплете. Кроме того, инсценируя кражу, нужно иметь хотя бы элементарное понятие о том, что представляет собой настоящая кража, чтобы этой инсценировке поверили. Правда, вы всю свою жизнь содержали себя воровством, но она была несколько иного рода. А обычные воры, Танев, не роются в мышиных норках, в которых рылись вы, потому что не ищут записных книжечек…

— Фантазируете, — бормочет Танев. — У вас нет доказательств.

— Я вижу, вы совсем потеряли равновесие, — замечаю снисходительно. — В том, что я вам рассказал, содержится в три раза больше доказательств, чем нужно для того, чтобы вы были приговорены к смертной казни.

— Если у вас было бы достаточно доказательств, вы бы не вели со мной эти разговоры. Вы потому и говорите, чтобы спровоцировать меня на какие-либо признания.

— Вам больше не в чем признаваться, — говорю. — Все, в чем вы могли бы признаться, мне и без того известно.

— Я отлично знаю, что вам нужно. — Здесь Танев вторично пускает в ход свою кривую улыбку.

— Не знаете, Танев. Поскольку ваши мысли всю жизнь вертелись вокруг золота, вы воображаете, что я хочу любым путем выведать, где вы держите деньги… Деньги найдут и без ваших признаний, но деньги в этом деле— самое незначительное.

— Не убеждайте меня, что для вас самое значительное — смерть Медарова, которого вы до вчерашнего дня держали в тюрьме, — говорит Танев и снова криво усмехается. — Если хотите говорить по-деловому, давайте прямо: я тоже деловой человек. Скажите без обиняков, чего вы хотите и что вы предложите за то, что хотите. Так что оставьте вашу скорбь о Медарове, и мы вполне можем договориться…

Я поднимаю пистолет, словно изучаю его форму, потом медленно прячу его на место, тихо произнося при этом:

— И на сей раз вы ошиблись, Танев. За оскорбление следовало бы долбануть вас этой железкой по голове, но вы не в состоянии оскорбить меня. Что же касается Медарова, то мне действительно его не жаль. Но когда кого-либо убивают, даже будь это вы или Медаров, мой долг найти убийцу. И если я сейчас с вами разговариваю, то вовсе не для того, чтобы вырвать у вас признание, где прячете деньги, и не для того, чтобы заставить вас дать мне взятку, и даже не для того, чтобы вы прочувствовали свою вину в смерти Медарова. Вы, по-видимому, забыли о смерти еще одного человека в ту ночь, ночь на восьмое сентября, о смерти шофера, которого ждали дома молодая жена и ребенок и которого вы без всякой необходимости застрелили. Вот почему я припомнил вам все ваши преступления, чтобы заставить вас в продолжение всего этого времени агонизировать от страха, умирать медленной смертью, содрагаться при мысли о том, что вас ожидает. Это мое скромное возмездие, которое я совершаю от имени другого человека. А в утешение могу спеть вам одну песенку.

И, переходя фамильярно на "ты", добавляю:

— Случайно, песню "Катюша" не знаешь?

Матовое лицо Танева зеленеет.

— Не знаешь? Ну ничего, я тебе спою.

И запеваю несколько хрипловатым, но, надеюсь, не совсем фальшивым голосом:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой…