Человек из прошлого

Дверь передо мной. Она все еще закрыта, значит, палата, или что там за ней, пуста. До нее – шаг. Нет, не успеваю. Снова приходится бить, но теперь поочередно: перед собой и за спину. Трачу на секунду больше времени, и теперь уже водяная плеть, со свистом рассекая воздух, разрубает нападающих. Шагаю к двери, но открыть ее я так и не успел – она сама распахнулась навстречу от удара изнутри и ударила меня прямо в лицо. Взрыв острой боли затуманил взгляд и помутил рассудок. Я не чувствую боли, только ледяное прикосновение металла где-то в районе плеча. Махнул наотмашь, схватив ревущий воздух за хвост. Сквозь пелену на глазах я увидел, как тварей в дверях подняло в воздух и с огромной силой швырнуло внутрь, выбив ими и дверь, и часть стены. Мощный удар в спину едва не сбил с ног, но бронежилет его выдержал. В ответ – моя ярость и неистовый огонь. Меня обдало жаром от вспыхнувшего за спиной воздуха.

Бешенные лица одинаковых, как клоны, тварей передо мной. Бью воздухом по этим проклятым созданиям, но они успевают достать меня раньше. Сразу два клинка бьют в грудь, но пробить бронежилет они не в силах, еще один вонзается в руку ниже плеча, а другой – куда-то в шею. Краем сознания успеваю заметить, что лезвия хатисов вымазаны какой-то дрянью. Неужели тот самый яд? Тварей отбрасывает от меня, швыряет назад, ломая кости, выворачивая шеи, разрывая внутренности. Ошметки кожи, плоти и костей разлетаются во все стороны. Я пытаюсь ударить за спину, но теряю равновесие – враги оказались быстрее. Не знаю, сколько их там, но толчки в спину, уколы в руки, шею, бедра следуют один за другим. Ноги подкашиваются, и я падаю лицом вниз на черный от гари и копоти пол. Пытаюсь подняться, но руки, изрезанные и исколотые, не слушаются. Удары сыпятся, словно град, рассекая плоть на руках и ногах. Высокий защитный ворот и шлем на голове держатся, но так ли это уже важно? Кровь в горле мешает дышать, и я, наконец, почувствовал боль десятков ранений. Она сводит с ума, раскаленными иглами пронзая тело. Она мешает сосредоточится на единственно важной сейчас мысли… Как же больно! Не могу дышать, а глаза застилает кровавая пелена. Я уже не ощущаю ударов. Наверное, твари успокоились. Красная муть перед глазами почему-то становится зеленой… Я уже не чувствую, как сильнейший удар хатисом приходится под руку, пробивает ребра и достает сердце. Мысли странно замедляются, ползут, будто уставшие, вяло и неохотно, а остатки гаснущего сознания отмечают отсутствие боли. Алая пелена с глаз почти спала, и я увидел перед самым лицом светящийся ровным зеленым светом карандаш химического светильника. Несмотря на его обгоревшие бока, видно, что он заляпан чем-то красным. Взгляд странно сужается и уже остановившиеся глаза фиксируют сжимающуюся в точку реальность, посреди которой остался гореть забрызганный моей кровью зеленый светильник.

Последняя мысль, прежде чем я умер, была о том, что предсказанное Видящей сбылось. От судьбы не уйдешь. Так или иначе.

Часть 4 Нити воспоминаний

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

Анна Ахматова. Реквием

Глава 1

Яростный грохот подцепил мое сознание, как рыбак подсекает клюнувшую на наживку рыбу. Мое Я сотрясалось в унисон его мощным раскатам. Зов, полный безнадежной тоски, тянул, увлекая за собой. Надеюсь, не туда, куда попадают после смерти грешники. Кажется, будто я вдруг оказался посреди невероятной бури. Она неистовствовала и ярилась, сверкая тысячами и тысячами молний одновременно. Оглушительный грохот заполнил весь эфир и гремел беспрестанно. Мне показалось, будто я камень, один из миллионов таких же, попавший в горный обвал. Огромные валуны катились куда-то, сбивая другие и увлекая их за собой. Обвал ширился и разрастался, яростно гремя на всю вселенную. Но вот, спустя мгновенье или вечность, валуны, булыжники и щебень остановились, будто достигнув некоего дна. Хотя, нет, не совсем. Я все еще слышал, как они сходят вниз. Или нет? Определенно, до меня доносились звуки, но уже не такие грозные. Будто камни не камни и даже не валуны, а песчинки. Так и есть, я слышал, как тихо шелестит песок, как сухой ветер гонит его по дюнам. Или это не песок? Это морские волны шипят, оседая пеной на берегу. Эти звуки становились все громче и настойчивее, какими-то даже требовательными. Но мне совершенно безразлично, что могут требовать морские волны у прибрежного песка.

Мне показалось, или шипящаяся пена что-то говорит? Какая разница? Пусть себе болтает, о чем хочет. Я слишком устал, чтобы пытаться понять, о чем могут шептаться волны с песком.

– Друг, – зашипела одна из тысячи волн.

Я невольно вслушался, разобрав в безостановочном шепоте-плеске это слово. Так уж и быть, я послушаю их глупую болтовню.

– Друг, – вспенилась волна.