Человек из раньшего времени

– А в том, что за триста – пятьсот лет тому, кого эксплуатируют, надоедает его роль, и он хочет поменяться местами с эксплуататором. Такова предыстория любой революции – с Древнего Рима до времен Гарибальди. Глобально это никому не нужно, интересы подавляемого класса не заботят даже его самого, ибо каждый из его представителей способен думать только о себе, причем только в данный конкретный момент. Иное дело, что сам по себе этот класс как движущая сила, как кулак, может быть кому-то интересен. И вот если находится в данный момент времени такой субъект, который все эти воодушевленные объекты пожелает направить на достижение нужного ему результата, никак не связанного с обеспечением комфортности этих граждан – то в этом случае и происходят революции. Надеюсь, не надо говорить, кому выгодно то, что происходит в России, начиная с февраля? Никогда никакие солдаты и матросы в жизни бы не додумались до организации комитетов и стачек, до неповиновения властям, и даже если бы додумались, то не смогли бы привести свои действия в систему, упорядочить их, организовать до такой степени, чтобы они привели к изменению существующего государственного устройства. Для этого нужна колоссальная движущая сила, которая заставит не только рядовых, «пушечное мясо», как говорил Шекспир, исполнять свою волю, но и их командиров, и власть предержащих, не препятствовать осуществлению их планов. А значит, воля должна быть великая. Проявить ее не может один конкретный человек, не может и десяток, и сотня – для этого нужно волеизъявление целой машины с огромным капиталом, может быть даже государственной.

– Почему же тогда революция февраля ни к чему не привела? Ведь, если Вы говорите о немцах, то в идеале война должна была закончиться спустя несколько месяцев полной капитуляцией?

– А потому что средства для достижения своих целей надо выбирать соответствующие. Дав власть Керенскому и прочим демократам, они не учли кое-чего.

– Чего же?

– Того, о чем я Вам уже говорил – недопустимости применения демократических механизмов в революционных преобразованиях. Ну подумайте сами – революция сама по себе несет в себе разрушение, она направлена пусть на временную, но срочную дестабилизацию всех государственных институтов и общественных механизмов. Разве возможна здесь демократия хоть в каком-нибудь виде? Разве существовала демократия во Франции времен Конвента?

– Да. Недолго, но существовала.

– Вот именно, что недолго. Потому что для нормального функционирования как революционной, так и любой государственной машины демократия вредна. Она ведет к разброду и несогласованности. И в итоге последствия ее приходится разгребать самым чудовищным образом.

– Террором?

– Именно. Повторяю, революция повторяет из себя вооруженную смену общественных приоритетов. Тот, кого подавляли, сегодня сам начинает подавлять своих вчерашних хозяев.

– Но разве не демократия дает ему возможности для этого? Дает в руки ему вожжи колесницы истории?

– Ничуть. Будь его воля – он бы их и не взял бы ни за что, и отдал бы при первом удобном случае. Поэтому его к выполнению этой его исторической роли надо принуждать.

– Как же?

– Террором. Мало ему объяснить, внушить его функцию, его надо еще заставить ее выполнять.

– Что Вы хотите сказать? Что Ваши адепты так же не представляют из себя никакой политической силы, как и поклонники Керенского?

– И Керенского, и Чернова, и Плеханова, и Кропоткина. Это лишь пустозвоны. Как только дойдет до дела – каждый из них побежит в свой уголок, чтобы забиться туда и не высовываться, пока или ишак или падишах не отдадут Богу душу. А потому позади них всегда должен идти человек с пистолетом – тут Корнилов был прав – который будет напоминать каждому из бунтующих, что, вздумай он отступить, сразу же погибнет. Ни совесть, ни сознательность, ни порядочность никогда людьми не двигали. Ими всегда двигал только страх. Разница лишь в том, что власть царя или правительства далека и милостива, а власть твоего предводителя со штык-ножом, идущего позади тебя – рядом. Кто ближе, того и боятся. Особенно в России.

– Получается, что, когда Ваши идеологи и агитаторы говорят о послаблениях для крестьянства и рабочих, об удовлетворении их требований, они подразумевают, что счастье будет им навязано принудительно?