Человек из телевизора

Солнце уже совсем спряталось за макушки гор. Какое-то время они все шли молча, и вокруг было много тоже гуляющих. Черников сбился смотреть на красивых и загорелых девушек. Шорты, шлепанцы и уже легкие свитера, загорелые ноги, загорелые лица со всех концов советской империи. Олег с Алиной ушли немного вперед, Черников, наконец, смог посмотреть на Ведерникову в упор, прямо в глаза.

— Вы специально приехали? — она смутилась, — Вы преследуете меня?

— Я запомнил, что вы с подругой собирались в Гурзуф и рискнул — может встречу?

— У меня жених, и это не обсуждается. Свадьба в декабре.

— Тогда мы просто случайно встретились и теперь гуляем по набережной.

— Все-таки вы странный.

— Пожалуй, это можно обсудить, но лучше расскажите, как отдыхаете?

— Погода отличная, здесь уже двое суток, сегодня плавали до Алушты. Посмотрели дуб Никулина и камень Варлей на месте съемок «Кавказской пленницы».

— Олег — это приятель Алины?

— Нет, познакомились здесь на пляже. А вы бывали в Алуште?

— «Алушта» с древнегреческого переводится как «сквозняк».

— Причем тут сквозняк?

— Так в этом все дело что ни при чём. Болтать что попало, и как попало, не думая, что говоришь — вот высшая форма приятельского общения.

— Я помню, как мы ели в поезде вашу лапшу.

— Я тоже помню вас: спортивный костюм, длинные ноги, «Избранное» Хемингуэя, и ко всему блондинка.

— Ну не совсем блондинка или вы так хотите меня оскорбить?

— Я даже помню ваше легкое дыхание.

— А я удивлялась — древнучий дедуля, а не храпит.

Ведерникова где-то по своей глубокой сути была задорной девчонкой. Замедленной, где-то ленивой, где-то слишком хладнокровной, но по настроению вдруг отзывчивой, если не на авантюру, то на активную движуху. Она еще никого не любила по-настоящему безнадежно, безрассудно, и это ее отмороженность снежной королевы покоряла всех.

С Черниковым они действительно заболтались. Смеялись, шутили, толкались. И она только вдруг моментами проверяла себя — «в этом нет, ничего серьезного, он же старше меня значительно, подумаешь там поклонник…»

Потом к половине девятого Алина повела компанию в гости родительскому однокашнику. Художником Гуревич на все лето и осень прописался в Гурзуфе. Веня Гуревич взятый в укорот за абстракционизм (за серию размалеванных полотен, которые купили за доллары иностранцы — как раз за зеленные чуть и не навесили ему расстрельный срок), он бросил «чистую живопись» и много лет работал художником на киностудии, а зарабатывал на плакатах.

Элегантный добродушный художник с распростертыми руками принял Алину и ее компанию. Он снимал полдома чуть выше от пятака по Ленинградской. Нужно было еще подняться по ответвленной улочке, по каменным или выдолбленным ступенькам и справа сразу упереться в дверь в стене двухэтажного дома.

Там похоже разворачивалось обычное вечернее. Французский шансон из катушечного магнитофона, бутылки вина на овальном столе на веранде (а другая комната была спальня и мастерская), смех, разговоры, полусумрак от люстры с маломощной лампочкой, многолюдье (а может так показалось уже с пришедшими). В комнате было два дивана и несколько стульев и все это было занято, а кто-то стоял.

Ведерникова пользовалась успехом, и не Черников, а Карамышев (пока Алина ушла смотреть акварели Гуревича) оборонял ее и от какого-то актера с очень знакомым лицом, который принес ей бокал вина, и от настырного кавказца. Черников продолжал голодать и отвлекся на стол: съел лепешку и гроздь винограда, присматривался к двум оставшимся бутербродам на тарелке с клеймом Кузнецовского фарфора. Кавказец клянчил, тянул Ведерникову на танец (музыка Джо Дассена), Карамышев перехватил ее — «она обещала мне раньше».

Потом вернулись Алина с Гуревичем, потом четверо мужчин, в том числе кавказец и немолодой актер и хозяин квартиры ушли играть в преферанс. Остались молодая жена Гуревича (впрочем, ей было уже за сорок), ее подруга — доцент, которая тоже была знакома с отцом Алины по кафедре градостроительства. Черников попросил чаю и разрешение съесть эти бутерброды.

— Может вам приготовить яичницу. — предложила Анастасия, вторая или третья жена Гуревича. — Знаете со студенческих времен. Люблю поесть на ночь. Нет, правда, пойду, приготовлю.

— Давайте я с вами. — предложил Черников.

— Мы что сюда пришли есть? — спросила Алина.

— Не беспокойтесь у нас есть и что выпить. — рассмеялась жена Гуревича.

Когда они вернулись со сковородкой, то застали культурологическую идиллию — народ сидел за столом и смотрел по первому каналу четвертый концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром.

Они возвращались домой немножко не трезвые, уже решено было, что Карамышев постелет Черникову на полу в своей комнате. Ведерникова обещала выделить одеяло. Они поднимались куда-то вверх, и было темно и тихо.

— А время еще детское, пойдёмте на Артековский пляж. — предложила Алина. — Олег, ты же рассказывал, что можно пройти.

— Ну, можно, только надо снова спускаться, потом дальше по дороге.

— Да ну уже поздно. — сказала Ведерникова, — я бай, бай.