Человек из телевизора

Хозяином телевизора, через который Черников совершал ходки в 1976 год был Глеб Семенчук. Он долгое время работал водителем, пока пьяным, чуть не попал в аварию. С автобазы его не уволили, но перевели в автослесари. Он не жаловался, продолжал пить и ждал пенсии, чтобы от него отстали все: главный инженер, начальник цеха, бывшая вторая жена, дети от первой жены… Одиночество он почувствовал только сейчас, и для него это было ясно как день — подступила старость. Хуже всего, что он снова стал вспоминать войну, и, просыпаясь ночью после кошмара, он курил, приоткрыв окно, если это было зимой, а летом даже выходил на улицу и сидел на той скамейке, за тем столом, на котором они играли вечером в домино. Он не хотел ночью вспоминать войну, но днем иногда хотел, а вернее все равно думал, вспоминал о ней. Он пил только водку. В холодильнике или в шкафу всегда лежала бутылка. Он никому не писал писем, и было одно желание — забыться. Он не знал таких слов как стресс или депрессия, тем более психиатр. А чтобы расслабится, он знал только одно лекарство — холодную водку.

Двухкомнатная квартира в «сталинке» досталась ему по знакомству. Пришлось, правда, для метража прописать дочку, которая и не собиралась жить с ним. А знакомство было на самом высоком уровне. В 1944 некоторое время он возил начальника политотдела 18-й армии.

Он часто вспоминал, как двадцатилетним лежал под вагоном и крупнокалиберные пули атакующего «мессера» пробивали крышу, пол вагона и в щепки разлетались деревянные шпалы и помнил боль от занозы в плече.

Что помогло не перейти грань трусости-предательства. Может быть, спокойствие пожилого лейтенанта из призывных, возможно воевавшего в гражданскую, который приказал ему собрать оружие у убитых. Сколько он тогда увидел убитых — тридцать — сорок? И чуть задранное платье старшеклассницы, скошенной вместе с высокой травой очередью из крупнокалиберного пулемета.

В 41 ему было 20. Сержантская школа. В 42 в Керчи, в Крыму. Отступление. Дожди. Лежали в окопе, как свиньи в грязи и не было сил, желания вставать, двигаться — пусть убьют. Его вытащил из окопа товарищ, которого он больше не видел. Отступление. Перевернутая повозка с бинтами и простынями. Больные ноги он обмотал бинтами, надел чужие сапоги (какой-то солдат снял с убитого новенькие сапоги и бросил свои разношенные). Потом Семенчук намотал на ноги вдвойне, втройне обмотки из простыней и смог идти. Он на берегу моря. Куда-то шел, и никого не было, и вдруг, увидел, как четверо солдат тащат лодку. Она дырявая. Они все дыры заткнули разорванными белыми простынями, которыми был набит его вещмешок. Не было весел, нашли какие-то палки… Плыли 30 километров. Еще до этого, Семенчук никогда не забудет. Как двое солдат волокли носилки с раненым полковником, извинились — больше не можем. Кругом паники, все куда-то бежали. Полковник увидел знакомого офицера и попросил его застрелить себя. Тот медлил, потом раздалась короткая автоматная очередь…

Глава 7

Это был лучший ресторан города, построенный еще до войны. Такое советское арт-деко — конструктивизм со сталинским классицизмом. В 41 ресторан стал работать как столовка, а после войны, когда решили заново открыть ресторан — не оказалось подходящей посуды, и в газете дали объявление: столовая такая та покупает у населения за наличный расчёт сервизы, графины, блюда, стеклянные бокалы, стопки, рюмки…

Черников проходил мимо ресторана. Очереди не было, но швейцар, открыв дверь, показал пальцем на табличку «свободных мест нет». Черников потоптался на входе, размышляя — сердиться ему или умиляться таким воспоминаниям по ненавязчивому советскому сервису. Вдруг к нему подошел пожилой мужчина и попросил посмотреть его курточку (он был со спутницей, и швейцар без ливреи открыл навстречу им двери). Он представился как директор швейной фабрики и ему интересен был покрой куртки. Девушка тоже долго щупала куртку на живой модели, потом начала проговаривать начальству:

— Куртка с двойной застежкой — застежка-молния и кнопки на ветрозащитной планке, высокий воротник-стойка, Большие накладные карманы с клапанами. Ткань непонятная, какая-та смесь. А вообще очень стильно. Не встречала в журналах.

Благодаря директору швейной фабрике Черников проник в ресторан. Они сидели втроем. Официантка немолодая женщина, кивнула директору.

— Вам как всегда.

— Еще коньяк.

Черников заказал рассольник и киевскую котлету.

Коньяк был заказан, чтоб выпить за знакомство. Директора звали Панышев Семен Иннокентьевич, а девушка оказалась модельером или дизайнером с именем Ира. Она раскраснелась от коньяка, закурила и только тогда начала расспрашивать Черникова о заграничной тряпке. Черников слукавил, что одежонка досталась от дочки, которая работает за границей.

— Семен Иннокентьевич, а если скопировать? — предложила Ира.

— Претензий не будет? — спросил Панышев, то ли ее, то ли Черникова.

— Гарантирую, никаких жалоб на нарушения авторских прав, — заверил Черников.

— А сможете продать эту курточку? Ну, хотя бы лекала снять.

— Да, пожалуйста.